Тонда Локитек не колеблясь пошел по следу Ады Горского и шел по его пятам с упорством малайского тигра, преследующего отбившуюся от стада и ничего не подозревающую овцу. Тонда лишь ждал подходящей минуты, чтоб нанести сокрушительный удар.
Его час настал ровно через неделю после учредительного собрания ССМ, к которому Франтишек так тщательно готовился. В критический вечер Мастер Кокеш после долгого перерыва снова напился до положения риз. Судьба на сей раз распорядилась дать ему роль не барона Крюга в «Белой болезни», а роль Джильберта Фолиота, епископа Лондонского, в «Томасе Беккете», спектакле роковом, который словно громоотвод притягивал к себе все недоразумения, катастрофы и срывы, какие только могут случиться на сцене. Богумил Кокеш примчался в театр аллюром три креста прямохонько из винарни «У лисички-сестрички». Более того — алкогольное возбуждение позволило ему достаточно гладко одолеть ступеньки, ведущие от проходной к его гримерной на втором этаже. Профессиональные навыки помогли переодеться. Но когда, уже облаченный в епископское одеяние, он опустился в кресло, последние звездочки коньяка «Совиньон» померкли, и Мастер Кокеш уснул прежде, чем изумленная гримерша успела притронуться к его багровой физиономии.
Сразу же после поднятой ею тревоги в гримерную набились люди. Суетился помреж, ведущий в тот вечер спектакль, и пан Пукавец с паном Пароубком, исполнители заглавных ролей, врач и прорва любопытных, унюхавших скандал. Этих колотила и била дрожь вожделения.
— Что будем делать, доктор? — восклицал в отчаянии помреж.
— Могу сделать укольчик, — предложил приглашенный врач, в своем цивильном костюме скорее похожий на адвоката, специализирующегося по разводам. — Но я его знаю, раньше чем через полтора часа нам его не воскресить.
— Это же катастрофа! Конец! — констатировал помреж. — Придется нам отменять спектакль.
Тут пан Пукавец, исподтишка наблюдавший за происходящим, глухо кашлянул, привлекая к себе внимание, и сказал:
— Никакой отмены спектакля! — И все разом почувствовали, что это говорит сам Томас Беккет, канонизированный архиепископ Кентерберийский. — Мы с Миланом изобразим все в лучшем виде вместо него. Надо только в нужный момент подать его на круге вместе с мебелью на сцену, поудобнее устроив в кресле.
Таким образом, благодаря необычной, можно даже сказать революционной, идее пана Пукавца, после непродолжительной дискуссии, завершившейся полным единодушием, Мастер Кокеш превратился в абсолютно недееспособный объект, которым манипулировали, как хотели. Он, словно призрак, выныривал вместе с декорацией из-за кулис и, неподвижно восседая в кресле, как фарфоровый Будда, выезжал на вращающемся круге в свет рефлектора. Глаза его были закрыты, чего, естественно, никто видеть не мог, ибо он сидел в своем кресле, развернутый к публике спиной, и даже время от времени кивал во сне головой вслед репликам, которые пан Пароубек с паном Пукавцем бросали в зал вместо него.
Старейшина драматической труппы, народный артист Эмиль Слепичка в золотом архиепископском облачении, с митрой на голове, слабеньким голоском промолвил:
— Мессер канцлер, мой юный друг, существует один непреложный закон: капитан — единственный хозяин на корабле… после бога…
И вдруг вскричал с силой, неожиданной в этом хилом теле:
— После бога! — И он осенил себя крестным знамением.
— Никто не думает ставить под сомнение власть и посягать на авторитет божий, архиепископ! — с некоторым раздражением ответствовал пан Пароубек — он же король Генрих, но Беккет с ледяным спокойствием плеснул масла в разбушевавшиеся волны, одновременно подливая его в огонь иронии:
— Бог ведет корабль, вдохновляя капитана принимать нужные решения. Но никогда я не слышал, чтобы он давал советы непосредственно штурвальному.
И тут же вступил пан Пароубек — уже как Джильберт Фолиот, — он повернулся к дремлющему Мастеру Кокешу и заговорил язвительно:
— Наш молодой канцлер всего только архидиакон, но он лицо духовное. Даже проведя несколько лет в мирской суете, он не мог забыть, что именно через воинствующую церковь, в частности через посредство его святейшества папы и его достойных представителей, тот диктует людям свои решения…
Но Беккет с презрением перебил его:
— На каждом корабле имеется священник, но никто не требует от него, чтобы он устанавливал рацион экипажу или прокладывал курс кораблю. Достопочтенный епископ Лондонский, который, как мне говорили, является внуком матроса, тоже не мог об этом забыть!