Кончив выступление, Мутал поклонился, прижав руку к сердцу, ушел со сцены. Зрители продолжали хлопать в такт, крича: «Му-тал, Му-тал!»
Ведущая вышла на сцену и, не дожидаясь, пока аплодисменты смолкнут, объявила:
— Выступает известный, любимый наш певец Алимардан Тураев!
Аплодисменты усилились. Взяв тар, Алимардан вышел на сцену, поклонился, но аплодисменты и не думали стихать, а люди в зале стали снова выкрикивать: «Му-тал, Му-тал!..» Алимардан проглотил и это, поднял тар, намереваясь начать петь, но в ту же минуту с галерки раздались свист и шипение.
У Алимардана в горле поднялись слезы обиды, но, однако, он взял первые аккорды и запел, только голос его потонул в грохоте обидных аплодисментов, свисте и шиканье. Люди гнали его со сцены!
И Алимардан ушел.
Он бежал по коридорам театра, по ступенькам лестницы, дрожа от обиды. Так высоко вознесенный недавно, думал ли он, что будет так унижен!.. Или век певца и правда подобен веку мотылька, рождающегося с восходом солнца и умирающего с закатом, чтобы освободить место другому, который должен родиться на восходе будущего дня?..
Или это только его певческая слава уложилась в один яркий блистательный миг, в один весенний благоуханный день, и он сам виноват, что беззаботно растерял силы, необходимые на продление века, необходимые для жизни?..
Алимардан вышел в скверик и побрел, ничего и никого не видя. А вокруг цвела весна и распустились нежные первые листья на деревьях, трава в газонах, напоенная дождем, тоже буйно пошла в рост.
Только сейчас до конца Алимардан почувствовал, как он бесконечно одинок. Клара была ему не нужна, а жена и самое дорогое, что у него было на свете, — сынишка, покинули его. И он сам виноват в этом.
Теперь он готов был умолять Мукаддам вернуться, простить и забыть. И он решил сделать это.
…Сойдя с троллейбуса, Алимардан вошел в переулок и остановился перед калиткой Мукаддам. На ветке урючины, высовывающейся через забор, блестели крохотные, как бусинки, зеленые плоды, на земле стояли лужи после вчерашнего дождя, и закатное небо отражалось в них. Две девочки неподалеку играли в мячик. Одна из них, в красном платьице и бархатной безрукавке-нимче, бросала мячик о стенку и, быстро обернувшись, ловила — ее многочисленные косички с серебряными монетками, вплетенными в концы, развевались по воздуху и звенели. Вторая девочка, серьезно сложив ручки на животе, отсчитывала:
— Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать…
Жизнь шла своим чередом, и то, чему радовалось когда-то одно поколение, подбирало другое, осваивало и думало, что книга бытия началась с них.
Алимардан медлил постучать в калитку. Щедро обласканный в свое время родителями Мукаддам, он в дни своей славы забыл о них и холодно принимал в своем доме. Он не думал тогда, что ему когда-нибудь могут снова понадобиться их участие и забота…
Наконец он решился и нажал на резную растрескавшуюся дверь, она подалась. Во дворе все было тихо, журча, текла вода из водопроводной трубы в цементированный квадратный хауз, а оттуда, переливаясь через край, орошала грядку с усьмой.
Алимардан перешагнул порог. Открылась дверь застекленного айвана, по ступенькам спустилась Анзират-хола и, заметив человека, вошедшего во двор, поспешила навстречу, прикрывая от закатного света рукой глаза.
— Входите! — сказала она радушно и, подойдя ближе, взглянула близорукими глазами Алимардану в лицо. И сразу же закрылась концом платка, словно перед ней стоял чужой злой человек.
— Что вам надо? — закричала она дрожавшим голосом. — Зачем вы пришли сюда?
— Я… — Алимардан не на-ходил, что сказать. — Мне… Мне сына надо…
Со ступенек айвана спустился Кари-ата, пронеся свое тучное тело по двору, он пошел на Алимардана, как танк, его волосатая грудь, видная в распахнутом вороте летнего халата яктака, яростно вздымалась, ноздри гневно дрожали.
— Вы зачем тут? — крикнул Кари-ата.
Смирив себя, Алимардан негромко проговорил:
— Я хотел видеть Мукад…
— Какое вам до нее дело? — закричал старик, и борода его затряслась. — Чтобы продолжать мучить ее своей беспутной жизнью?..
В сердце Алимардана вдруг вспыхнула ярость:
— Где мой сын? Я заберу его у вас!
— Нет… — сказала Анзират-хола, горестно заломив руки. — Она уехала, ушла… И Шавкат с ней.
— Врете! — закричал Алимардан. — Вы не имеете права!.. Я его отец!
— Не каждый, кто плодит детей, имеет право называться отцом… — сказал Кари-ата и пошел в дом. — Уходи и не приходи сюда никогда… — добавил он.