Во дворе по-прежнему шелестели тополя. Шумела река. И в этой наполненной шелестом и шумом реки тишине раздавался исполненный страдания, проникающий в самое сердце крик: «Ил-хак. Ис-хак!..»
Бедная моя мама! Как желала ты, когда рассказывала ту волнующую притчу, чтобы пятеро детей твоих, слушавших тебя, приподнявшись в постели, словно птенцы ласточки, были дружны между собой!
…Все матери мечтают, чтобы дети их жили вместе. Но судьба распоряжается по-своему, едва оперятся, они разлетаются в разные стороны. Жизнь даже в этом безжалостна к матерям.
ДОЛГ
Не помню, по какому поводу все мои братья собрались за столом вместе и кто-то в шутку спросил мать:
— Каждый месяц вы получаете пенсию. Куда вы деваете столько денег? В сундук, что ли, складываете?
— Какой там сундук?— рассмеялась мать. — Долги у меня есть. Вот и отдаю их потихоньку.
Старший брат нахмурился:
— Долги? Какие у вас могут быть долги?
— Э, сынок, зачем тебе об этом знать? Это мои дела.
После этого разговор перешел на другую тему. Я уже и забыл о нем, когда несколько дней спустя, прогуливаясь во дворе, встретил соседскую девочку — семилетнюю Нилуфар. В волосах — белый бант, одета в атласное платьице.
— Ой, какая ты нарядная, Нилу, в гости собралась, что ли?
— Не-а! Сегодня я родилась, — сказала она, хлопая своими черными-черными глазенками и улыбаясь.
— Ах, да ты у нас, оказывается, юбиляр, ну-ка погоди, я сейчас…
Я вошел в дом и вынес оттуда горсть конфет.
— Вот держи, подружек своих угости.
Нилуфар покачала головой и посмотрела на меня очень серьезно, совсем как взрослая.
— Я конфеты не ем. У меня зубы выпали.— Затем тем же серьезным тоном добавила:— В прошлом году Пошша-буви[4] подарила мне туфли.— Девчушка задумалась.— А еще трехколесный велосипед Бахтиеру, а Баходиру — рубашку…
Конфеты выпали у меня из рук…
ДВЕ ЛЕГЕНДЫ
Нашего брата газетчика я мог бы сравнить и со скаковой лошадью и с лошадью, назначение которой — пахать землю. Он мчится к цели и в то же время изо дня в день тянет за собой плуг…
Я дежурил в редакции. Сидел один в кабинете и работал, как вдруг вошла уборщица тетя Вера.
— Это ваш стол? — спросила она, почему-то нахмурившись.
— Мой.
— Курите?
— Курю.
— А почему пепел бросаете на пол? Ежели у вас пепельницы нет, сказали бы, я б принесла из дома!
Я смутился. И правда, пепел упал на пол. И мне ли не знать, как тяжел труд уборщицы!
Мама моя тоже работала уборщицей. Возле нашего дома находился пионерский лагерь. Мама вставала задолго до рассвета и подметала территорию лагеря. А мы, братья, помогали ей, поливая землю. В сущности, это не бог весть как трудно. Становишься в арычек, протекающий вдоль дорожки, и поливаешь ее водой из алюминиевого тазика. После этого мама начинает подметать метлой с длинной ручкой. Ранним утром вода в арычке холодная как лед, ноги прямо режет от холода. Но это еще не самое страшное. Самое страшное — это вставать чуть свет. Ведь до полуночи мы носимся по кишлаку до изнеможения. Мама тихонько будит нас как раз в тот момент, когда сон особенно сладкий.
— Вставай, сынок, день уже занимается.
И вот твои сверстники спят себе преспокойно в палатках, а тебе приходится поливать, подметать… Обидно почему-то становилось. Может быть, поэтому я порой хитрил. То притворюсь, что голова болит, то ноги… А мама всегда верила и вместо меня брала с собой моего друга по имени Абдувахид, который частенько ночевал у нас, или старшего брата. Иногда папа очень сердился. «Что он, лучше всех, что ли? Пускай тоже работает», — говорил он про меня.
Когда старший брат поступил в институт, я учился то ли в пятом, то ли в шестом классе. Как только брат стал студентом, я понял, что он стесняется того, что мать у него уборщица. Наконец он как-то сказал об этом открыто:
— Мама, бросьте вы эту работу…
Мама на минутку задумалась.
— Ты что, стыдишься? — сказала она после паузы. — Я ведь не воровством занимаюсь. Разве ж труд позорен?
И отец, и братья промолчали.
…Не знаю почему, но в тот день я снова почувствовал себя маленьким. Вспомнилось, как в детстве мама ставила колыбель, в которой лежал мой младший братишка, возле своей постели, а я пристраивался рядом с мамой.
В зимние вечера я лежал, просунув ноги под сандал[5], и упрашивал маму:
— Мама, расскажите сказку.
— Спи, сынок, устала я.
5