— Ну, пожалуйста!
— Ладно, закрывай глаза и слушай… Давным-давно жили-были…
Я сразу догадываюсь, что это за сказка.
— Опять про обкаш?[6]
— Нет, про солнце.
— Но вы ведь про него рассказывали.
— А другой я не знаю…
— Ладно, рассказывайте.
— В далекие времена жило-было солнце…
— Наше солнце?
— Да, наше солнце. Не перебивай! Но ему совсем не хотелось вставать над землей. И поэтому оно каждый день молило бога — жаловалось, мол, много на земле мусора, не желаю я видеть это. А бог успокаивал его, ты всходи, солнышко, не бойся, на земле есть люди, которые не только разбрасывают, но и убирают мусор, чистят землю, берегут ее. Это очень хорошие люди.
— Вы хорошая, да? Вы чисто подметаете улицы.
— Слушай дальше, сынок… А солнце каждый день по-прежнему роптало на то, что на земле никак не переведутся плохие люди. Оно не желало их видеть. А бог все успокаивал его и говорил: «Ты должно освещать землю, и чем ярче ты будешь светить, тем меньше останется на земле плохих людей!»
— Мама, а старший мой брат плохой, да?
— Почему?
— Он ведь пнул ногой деда-мороза, которого я слепил, и развалил его!
— Нет, твой брат хороший… Плохие люди бывают другими.
— А какими?
— Вырастешь, узнаешь. Ну, хватит, теперь спи.
Фитиль семилинейной лампы приспущен, в комнате пахнет тлеющими углями и керосином… Полумрак. А мне все не спится.
— Мама, расскажите про коромысло.
— Поздно уже, спи…
— Рас-ска-жите.
— Ну ладно, слушай. Было не было, жил-был в давние времена один паренек. Хороший, говорят, был паренек, но вот однажды обидел свою мать.
— А что он сделал?
— Обидел, и все. Выходит он, утром на улицу и видит, как соседская старушка, согнувшись в три погибели под тяжестью коромысла, несет воду. Паренек подбежал к старушке и хотел было взять у нее коромысло. А старушка вместо благодарности сильно ткнула этим коромыслом паренька в плечо.
— Наверно, болело?
Мама умолкла.
— Что болело? — спросила она после долгой паузы.
— Да плечо у того парня.
— Болело. — Мама засмеялась. Потом вздохнула: — «Ты, — сказала старушка пареньку, — прежде чем утешать кого, сперва научись не обижать мать свою».
— А он больше не обижал мать?
— Нет, никогда не обижал. — Мама опять замолчала, а затем тихо продолжила: — Видишь ли, человек перво-наперво должен любить близких своих. В мире много хороших людей. Очень много. Но ежели ты не будешь любить отца своего, сестру, братьев…
— И вас тоже, — прерываю я ее.
— И меня тоже… — говорит мама смеясь. — Если мать свою не будешь любить, ты и вообще никого на свете любить не научишься.
— И дом наш, — говорю я как всезнайка.
Но мать не сердится.
— И дом наш, — соглашается она. — А как же? Наш дом не хуже любого другого, пусть в нем хоть сто этажей будет!
— Теперь не будет протекать, мама?
— Крыша, что ли? Отец починил. Теперь не будет протекать.
Воцаряется тишина. Я думаю. Думаю о том, каким может быть дом в сто этажей, и никак не могу его себе представить.
— Мама, — спрашиваю я тихо, — а в Ташкенте есть стоэтажный дом?
— Нет.
— А в Москве?
— Наверное, есть.
— А что, Москва самый большой город?
— Да.
— И больше его нету?
— Может, и есть. Чтобы любить Москву, ты должен любить Ташкент. А чтобы любить Ташкент, люби свой родной Домбрабад, ладно?
— Ладно. А почему?
— Вырастешь, узнаешь. — Мама гладит мой лоб. И почему-то вздыхает.
У меня совсем прошел сон.
— Мама, — пристаю снова. — А что больше: река или море?
— Море.
— А река?
— Река тоже большая.
— Больше нашего Конкуса?
— Больше.
— А Ходжа говорит, что в Чирчике есть река…
Мама смеется:
— Спи, сынок.
Какой уж там сон! Я думаю о реках.
— А летом, — вспоминаю я, — Вали чуть не утонул в Конкусе. Его брат мой старший вытащил из воды!
— Все равно, — говорит мама задумчивым голосом. — Люби Конкус.
— Почему?
— Потому что Конкус — это наш анхор[7]. Мы из него воду пьем.
— Если буду любить, то и другие реки полюблю, да?
Мама снова смеется:
— Конечно.
— И собачку мою любить, да?
— Люби, сынок.
— Мама, а Адхам сумасшедший?
— Это почему же?
— Вчера он швырнул льдом в кошку. И она стала хромать.
— Нельзя обижать животных, сынок. Хватит, пора спать.
— Ладно… Когда вырасту, в Москву поеду?