— Ладно, только сначала мне надо в ванную.
— Леди, многие из вас помнят эти дни?
Человек десять женщин крикнули, что помнят.
— Когда вернешься, тебя будет ждать сюрприз. Поторопись, — напутствовала меня Клодетт.
Когда я вернулась, все сидели с таким видом, будто чего-то ждут.
— Что здесь происходит? — спросила я и тоже села.
— Да ничего, подружка.
Порция! Она вошла в комнату как ни в чем не бывало, и в руках у нее был сверток, перевязанный ленточкой. Я глазам своим не могла поверить.
— Порция! Это ты?
— Нет, не я. Это плод твоего воображения. — Она закатилась от хохота.
Правда, на седьмой размер она уже не тянула, но все равно была хоть куда.
— Да как ты здесь оказалась? Когда ты вернулась из Нэшвиля? Кто у тебя? И когда родился? Почему ты не звонила? Ну, дай взглянуть!
Порция отвернула уголок, и я увидела глаза-маслины. Коричневое существо было завернуто в розовые пеленки. Оно казалось игрушечным.
— Она родилась раньше срока. Зовут ее Сьерра. Два кило семьсот грамм. В Нэшвиль я не поехала, потому что выхожу замуж.
— Подожди, дай присесть!
— Да ты и так сидишь.
— Ты — что?
— Выхожу замуж. За Артура.
— А я думала… да нет… Поздравляю! Ты счастлива?
— Еще как! Я несла ахинею. Я этого зануду люблю, но так боялась, — ну, из-за того, что он… ты знаешь… А он и в клинике был, и все, что надо, делал, всегда был рядом, а я не привыкла, чтобы кто-то обо мне заботился.
Словом, когда Порция родила, он уже все бумаги подготовил.
— Нет, это же надо!
— Да, девушка. Я вполне серьезно. Он славный человек, мне даже стыдно признаться, что я была такой дурой и порола всякую чушь. Ты поняла, о чем я?
— Еще бы!
— Ладно, а как там Фрэнклин?
— Так себе.
— Он хорошо с тобой обращается?
— Как умеет.
— Ну а как насчет его развода?
— Он так и не получил его, а я не давлю. Столько всего произошло, я расскажу тебе как-нибудь в другой раз. Нет, я и поверить не могу, что ты снова здесь, Порция, я так рада, что ты не уехала. Так рада, ты даже представить себе не можешь!
Порция наклонилась к моему уху и прошептала:
— А как насчет припадков?
— Меня очень серьезно обследовали. И пока что все идет нормально, я это особенно в голову не беру.
— Итак, — громким голосом обратилась к нам всем Клодетт, — на кухне прорва еды, тут полно всяких игр, а потом мы все попросим Зору надеть этот дурацкий колпак и открыть подарки для ребенка.
После игр мы принялись за еду и ели, ели и ели. Мне, наверное, надо говорить про себя. Я держала на руках Сьерру и не хотела ее отдавать. Мария познакомила меня с Джей Джей, женой продюсера, оказавшейся милой и вполне земной особой. Живет в Тинеке, в Нью-Джерси. Она пригласила меня после родов посетить их.
Когда пришло время открывать подарки, я была на седьмом небе, даже не то слово. Все это казалось неправдоподобным. Я села в кресло, которое поставили посреди комнаты, и все на меня смотрели. И вообразить не могу, сколько все они потратили на моего ребенка! Мне больше ничего не надо покупать, ни единой тряпочки.
— Ума не приложу, как я все это домой повезу! — воскликнула я.
— Девушка, когда мы за что-то принимаемся, то уж делаем все как следует. Ступай глянь за окно, — засмеялась Клодетт.
Я подошла к окну, отдернула занавеску и увидела большущий-пребольшущий лимузин, черный-пречерный. Он был припаркован прямо перед домом.
— Да вы рехнулись! Кто я, по-вашему, кинозвезда что ли?
Порция подошла и положила мне руку на плечо.
— Привыкай, подруженька, привыкай.
Мы договорились с Порцией поболтать завтра. Она сказала, что Артур посоветовал ей не заниматься больше судебными репортажами, а пойти учиться, когда ребенку исполнится четыре месяца. Чему именно, она пока не знает, но обязательно пойдет. Мария обещала не терять со мной связи и сразу позвонить, как только вернется из Калифорнии.
Я ехала домой в этой роскошной машине, не переставая восхищаться мягкостью кожаных кресел и дымчатыми стеклами. Откинувшись на подушки, я вдруг почувствовала себя нужной и значительной. Ах, если бы этот сон продолжался!
На следующей неделе у нас с Фрэнклином все пошло по-старому. В доме снова было черт знает что, но я даже пальцем не пошевелила, зачем? Но спустя четыре дня после Рождества я наконец собралась с духом и решила навести порядок: ведь до родов оставалось всего ничего. Фрэнклин соизволил предложить мне свои услуги. Поскольку он сидел на мели, я пошла и купила его ребятишкам рождественские подарки. Его снова засасывало болото, но сейчас мне было не до него.
Мы буквально перевернули весь дом: все продизенфицировали, смахнули пыль с верстака и его деревяшек, передвинули мебель, но еще не добрались до главного. Вдруг Фрэнклин говорит:
— А почему бы нам, бэби, не передохнуть и не сыграть партию в скрэбл?
— Да нам и сесть-то негде.
— А я сейчас сброшу тряпье с дивана, а когда кончим, расставлю по местам цветы и разделаюсь с полом, идет?
— Идет.
— Расставляй.
Фрэнклин включил таймер для варки яиц, а я как глянула на свои буквы, так и расстроилась: три „и", пара „о", одно „у" и — час от часу не легче — чертово „р".
А Фрэнклин ухмыляется, как всегда, когда у него хорошие буквы. И как всегда, передвигает их туда-сюда, вверх-вниз. Я аж закипать начала.
— Ну, ты когда-нибудь составишь свое слово или нет?
— Не торопи, детка, я не хочу, чтоб у тебя был разрыв сердца от такого слова.
Минут через пятнадцать он, само собой, выиграл. Только я собралась составить слово, которое начисляло бы мне очки по тройному счету, как вдруг почувствовала, что мне позарез нужно в туалет.
— Мне надо пипи, — вскочила я, — сейчас вернусь. Только не жульничай.
Я села на унитаз, оставив дверь приоткрытой, чтоб не упускать Фрэнклина из виду: за ним нужен глаз да глаз, я такое за ним уже замечала. И тут из меня хлынул поток. Это не пипи! Боже мой! Началось!
— Фрэнклин! Фрэнклин!
— Я здесь, милая. Что случилось?
— Воды! Воды отходят! — Я перепугалась до смерти и боялась пошевелиться. Это оно? Это в самом деле оно? Я разревелась, но двинуться с места все еще не решалась. Фрэнклин подбежал и встал в дверях.
— Ох, если б ты видела свою физиономию — будто привидение появилось, — покатился он со смеху.
— Не смешно, Фрэнклин! Неужели начинается? Но никаких схваток я не чувствую. Что же делать? А в доме-то что творится! И угораздило же меня сегодня все вверх дном перевернуть. Фрэнклин, мне страшно.
Я не могла вспомнить ни одного совета этих курсов для беременных, ну ни единого.
А Фрэнклин все смеялся:
— Да полегче, бэби, полегче. Все бы сейчас отдал за твой портрет!
— Фрэнклин, это не розыгрыш, это на самом деле. Я вот-вот рожу. Поверить не могу! Просто поверить не могу!
— Так. Перво-наперво, воды еще отходят?
Я даже забыла о них.
— Нет, это явно прекратилось.
— Тогда медленно-медленно вставай.
Мне казалось невероятным, что он так спокоен, хотя, конечно, ему уже приходилось иметь с этим дело.
— Пойду позвоню доктору и скажу, что с тобой.
Я слышала, как он набирает номер. Вот уж не хотелось бы мне, чтобы мой ребенок увидел свет Божий в туалете! Я очень осторожно поднялась, кое-как натянула трусы, потом джинсы. Джинсы я не застегнула — а вдруг ребенку надо подышать. Ребенку? До этого момента у меня, кажется, было такое ощущение, будто я на веки вечные останусь беременной, а ребенок — это только так, прекрасная мечта. А сейчас он уже в пути.
— Милая, ты схватки чувствуешь?
— Нет. Ты думаешь, он умер?
— Она еще ничего не чувствует, — услышала я голос Фрэнклина. — Да, да, он шевелился. В течение часа только следить? Ясно! Я буду следить. Сейчас семь. В двенадцать часов. Понял.
— Фрэнклин, что он сказал?
— Не волнуйся, бэби. Главное, ложись сейчас на диван, а я возьму часы и буду отмечать каждую схватку. Ты ничего не чувствуешь?