Порция все утро должна была провести на занятиях; я села у окна и смотрела с двадцать четвертого этажа на машины, похожие на спичечные коробки, на прохожих, снующих как муравьи, на трубы Бруклина. Затем позвонила в телефонную компанию и попросила изменить мой номер на нерегистрируемый в справочнике. Сколько времени для этого нужно? Завтра, сказали там, сделают. Завтра. Что же дальше? Я хотела позвонить папе, но не стала. Зачем его огорчать.
Вернулась Порция со Сьеррой на руках, и только сейчас до меня дошло, что я не видела сына больше суток.
— Что случилось? — спросила она.
— Я все сделала и позвонила ему, он, конечно, разъярен и говорит, что заберет половину вещей, хотя пока даже не готов уехать.
— Черт с ним! Ты собираешься домой?
— Не сейчас. Я все еще боюсь.
— Надо вызвать полицейского, чтоб пошел с нами. Отложим это до завтра. У меня нет занятий, а ма заберет Сьерру в восемь, так что можем отправиться вместе. О'кэй?
— О'кэй!
Полисмен вошел первым. Меня все еще не покидал страх: а что, если Фрэнклин вооружен и выстрелит в меня? Но его, к счастью, не было. Полисмен повернулся к нам с Порцией.
— Он учинил здесь изрядный погром, мэм, должно быть, малость тронулся.
Мне хотелось взглянуть, но, когда я перешагнула порог, в лицо мне ударил холодный ветер. Все окна были открыты настежь, и первое, что бросилось мне в глаза, — это древесная пыль по всему полу. Двухметровый книжный шкаф, сделанный Фрэнклином и теперь распиленный на мелкие кусочки, был свален грудой посреди комнаты. Поднявшись в спальню, я обнаружила, что та же участь постигла кровать. Даже матрас он изрезал в клочья.
— Да он никак и в самом деле спятил, — вырвалось у Порции, вошедшей вслед за полицейским.
— Но его явно здесь нет, — заметил тот. — Надеюсь, все будет в порядке?
— Да, — ответила я.
— Только не забудьте, ордер должен быть все время при вас. А замки я на вашем месте сменил бы.
Я только кивнула. Полисмен вышел. Я посмотрела на то, что было когда-то нашим домом, а затем бросилась в музыкальную комнату. Здесь, слава Богу, он ничего не тронул. Значит, не совсем уж потерял голову. Но все книги сбросил с полок на пол. На кухне он отвинтил пластиковую полку, которую сам привинчивал, теперь она болталась на одном шурупе.
— Этот ублюдок рехнулся, Зора. Радуйся, что он смотал отсюда.
Я пошла в ванную. Пластиковая занавеска была сорвана с трубки, а часть ленты, которую Фрэнклин купил, чтобы обмотать грязно-серую трубку, куда-то делась. Ну и ну!
— Надо, пожалуй, попытаться навести порядок, — сказала Порция.
— Я не могу. Честное слово, сейчас не могу!
— Ладно, только я не уеду, пока ты замки не поменяешь, девушка.
Порция листала желтые страницы, чтобы позвонить слесарю, а я заметила, что многие пластинки, валявшиеся на полу, сломаны пополам. Он повыдергивал все провода из стерео и отрезал телевизионный шнур. Не знаю, правильно ли это, но во мне кипела злоба на него.
Порция принялась наводить порядок, и я поневоле стала ей помогать. К тому времени, когда появился слесарь и сменил замок — что, кстати, обошлось мне чуть не в сотню долларов, — я еле держалась на ногах.
— Похоже, мне лучше переночевать здесь, — предложила Порция.
— Да что ты, совсем не обязательно, — возразила я. — Он явно не вернется. Фрэнклин как огня боится тюрьмы.
— Ты уверена?
— Конечно. Тем более что замки новые; ему никак сюда не попасть.
— А как насчет Иеремии?
— Я не хочу, чтобы он был здесь сегодня ночью. Надо привести все в норму.
— В норму?
— Ты же прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. Переночую, и если ничего не произойдет, пойду и заберу его.
— Ты в самом деле уверена? Думаю, мне все же лучше остаться. Артур не будет возражать. Я, подружка, все-таки не хочу, чтобы с тобой что-то приключилось. А этот парень явно рехнулся.
Порция позвонила Артуру, а я хлопнулась на диван. Ну зачем, зачем ты это сделал, Фрэнклин?
Я рада была, что Порция осталась. Только благодаря этому я смогла заснуть.
— Сразу звони в полицию, если он объявится, — напутствовала меня утром Порция.
— Обязательно, — согласилась я, действительно готовая к этому.
Когда она ушла, я отправилась за сыном. Что тут врать? Я дрожала как осиновый лист, не сомневаясь, что Фрэнклин бродит где-то рядом и поджидает меня. Непрерывно оглядываясь, я добралась до дома Мэри. Он здесь, слава Богу, не показывался. Иеремия с радостным визгом бросился ко мне, и я как-то отошла. Я подняла его, обняла, прижала к груди и погладила его щеку.
— Если захотите оставить его здесь, в любое время — пожалуйста, только предупредите, — сказала на прощание Мэри. — Но все это никуда не годится. О ребенке бы подумал!
Что я могла ей ответить?
Жить одной, без него, — о, к этому надо было привыкать. Первые несколько недель были самыми страшными. Каждый раз, входя в квартиру, я безотчетно надеялась, что он здесь и как всегда смотрит „Любовные связи". Я невольно искала глазами обычно валявшиеся на полу носки, но их не было, как и дорожек из древесной пыли по всей квартире. Не было кофейных пятен на стойке, полотенец на полу в ванной, забитых окурками пепельниц. Теперь не на что было жаловаться и не из-за чего злиться.
По вечерам, уложив Иеремию, я погружалась в горячую ванну и ждала, когда войдет Фрэнклин и помоет мне спину или погладит меня между ног. Груди мои начинали твердеть при мысли, что сейчас он коснется их языком, но я смотрела вниз и видела только свои руки. Я вглядывалась в зеркало, надеясь еще раз увидеть, как он бреется. Вытеревшись, я садилась на диван и смотрела на комнату, которая казалась гораздо больше после того, как он ушел. Даже слишком большой. Мне хотелось крикнуть ему, чтобы он не ложился на кровать в грязных ботинках, но его не было. Мне хотелось запустить руки в курчавую поросль на его груди, но его не было. Мне хотелось потереться щекой о его щеку, но его не было. Мне больше некому было стряпать; я раньше готовила для троих. По утрам я ставила большой кофейник и едва удерживалась, чтобы не крикнуть ему: „Кофе готов". Мне не с кем было играть в „Колесо чудес" — и я перестала смотреть его. Я решила выкинуть скрэбл, но что-то остановило меня. Воистину, жизнь без него стала мне ненавистна. Хотя Иеремия очень поддерживал меня в эти дни, но мне казалось, что холодные щупальца сжимают мое сердце.
Я одевала Иеремию и отводила его к Мэри, как правило, еще затемно. И долгое время меня не покидало ощущение, что за мной следят. Я не могла отделаться от привычки воровато оглядываться. По ночам меня нередко мучили кошмары; мне чудилось, будто Фрэнклин в своей ненависти ко мне дошел до того, что пролезал через пожарное окно и стоял надо мной в ночном мраке. Я просыпалась вся в поту, бежала в комнату Иеремии и, схватив его, несла в свою постель. Я все время мерзла, и мне хотелось, чтобы кто-то согрел меня. Иногда я клала на себя Иеремию, чтобы почувствовать его тепло. Когда я пыталась заснуть, меня завораживало шипение радиатора и я часами лежала, прислушиваясь. Часто мне казалось, будто я слышу звук ключа, открывающего дверь, но я знала, что мне это только мерещится.
Незадолго до Рождества я была в даунтауне: ходила по магазинам и вдруг увидела высокого красивого мужчину, идущего мне навстречу. Подумав, что это Фрэнклин, я готова была броситься бежать через улицу, но что-то меня удержало. В конце концов, рано или поздно мы можем где-то встретиться, а здесь хотя бы людное место. Я стояла, вцепившись в ручки прогулочной коляски, и пронзительный ветер хлестал мне в лицо. Сердце бешено колотилось, но, когда мужчина подошел поближе, я поняла, что это не Фрэнклин.
И почувствовала разочарование.