— В какую школу?
— В колледж.
— Ты не врешь, Фрэнклин? Это же чудесно!
— Работаю опять на стройке. И наверное, так и будет, пока не получу диплом.
— Ты даже не представляешь, как я рада это слышать. Я никогда не сомневалась, что ты все можешь.
Я видел, что она говорит это искренне, но был уверен, что Зора думает: „Ну, почему ты, сукин сын, так долго раскачивался"? Однако Зора знает, когда и что сказать, и я в ней это очень ценю.
Мы сидели молча и могли сидеть так часами; нам достаточно было просто смотреть друг на друга.
— О чем ты думаешь? — спросил я.
— Ты правда хочешь знать?
— Да.
— Что надоумило тебя сегодня прийти?
— Я не мог сделать этого, пока не убедился, что избавился от безумия, пока не научился держать голову высоко и как подобает мужчине, пока не перестал испытывать вечное беспокойство, такой ли я, как нужно. Не мог прийти и посмотреть тебе в глаза, пока сам не почувствовал, как хорошо снова стать Фрэнклином. Не мог прийти, пока не почувствовал, что готов просить у тебя прощения за все.
Она смотрела на меня, и я видел, что глаза у нее светятся. Занятия в школе малость помогли мне с грамматикой.
— Очень сожалею, — сказал я.
— Я тоже сожалею, — откликнулась она.
— Знаешь, до сих пор я принимал многое, как само собой разумеющееся, а когда остался один, у меня появилось время подумать. Посмотреть на все иначе. Хочешь знать, к каким выводам я пришел?
Она кивнула.
— Что лучше тебя в моей жизни ничего не было, и если я, как последний кретин, потерял тебя, это целиком и полностью моя вина.
— Ты не потерял меня, Фрэнклин.
— Ты пока никого не встретила?
— Нет. А ты?
— Нет. Я был слишком занят.
— Если бы ты только знал, сколько долгих ночей я молилась о том, чтобы ты к нам вернулся.
— Я еще не вернулся, милая.
— Не вернулся?
— Мне еще нужно время. Я должен положить еще несколько кирпичиков и убедиться, что заложил фундамент. Надоело делать все вполсилы. На сей раз я решил все сделать как следует. Но ты действительно хочешь, чтобы я вернулся?
— Сердце мое хочет, но слишком много воды утекло с тех пор, как я виделатебя.
— Что это значит?
— Мы переезжаем.
— Куда?
— В Толедо.
— Зачем?
— Я не хочу больше жить в Нью-Йорке.
— Да почему?
— Потому что устала, Фрэнклин, и хочу малость сбавить темп.
— Когда вы собираетесь переезжать?
— В августе.
— И ты хотела взять моего сына и уехать, не сказав мне ни слова?
— Я не знала, как найти тебя, думала, что ты совсем нас забыл. Ты не появлялся, и я…
— А что, если я попрошу тебя остаться? Ну, скажи мне, что ты уже все решила окончательно и бесповоротно. Заставь меня умолять!
— Я должна ехать.
— Одно мы должны в этой жизни — умереть.
— Я уже ушла с работы, Фрэнклин.
— Можешь найти другую.
— Дело не только в этом. Пусть наш сын растет, зная, что такое играть в траве и кататься по земле. Это совсем не то, что гулять в каком-то парке. Пусть он ощутит радость детства.
— Это может быть и в Квинсе.
Она посмотрела на меня, как на безумца.
— А еще я хочу петь в своей церкви, там, где мне всегда было так хорошо, и писать музыку. Кстати, у меня уже есть другая преподавательская работа.
— А я думал, тебе надоело учительствовать.
— Ты сам сказал, что когда остаешься один, многое в себе начинаешь видеть иначе.
Закружилась ли комната или помутилось у меня в голове? Неужели я навсегда теряю Зору и сына? Я ощущал полную безнадежность: мои слова не убеждали Зору, что я все еще хочу ее, но при этом готов предоставить ей самой решать свою судьбу и судьбу нашего сына. Но нельзя же просить женщину повременить с любовью, не так ли? Нельзя же заставить ее ждать, пока ты окончательно созреешь.
— Фрэнклин?
— Да.
— Мы не покидаем тебя; мы просто переезжаем. Тебя так долго не было, что сердце мое могло остыть. И все же, поверь, я люблю тебя так же, как три года назад. Мы пережили тяжелые дни, и, может быть, время поможет нам обоим; как знать. Видишь этого мальчугана? Он наш. Мы дали ему жизнь. Так что, если ты наконец получишь развод и почувствуешь, что готов, приезжай к нам.
Я чуть было не сболтнул ей насчет развода, но что-то удержало меня. Еще рано.
— Можешь пообещать, что будешь ждать меня, милая?
— Я не сказала, что мы будем ждать. Жизнь должна идти вперед, Фрэнклин, в этом-то и проблема. Похоже, мы с тобой застряли в пути и совсем перестали двигаться.
— У тебя всегда была склонность к риску. Ты что, разрешаешь ребенку играть в туалете? — Прежде чем она успела ответить, я вскочил и, схватив Иеремию, подбросил его вверх. — У тебя ничего не горит?
Она потянула воздух.
— Да нет. — Потом улыбнулась. — Ты пообедаешь с нами?
— А что у вас на обед?
— Тушеное мясо с картошкой…
— Ну, если ты настаиваешь. А уже готово?
— Готово. Иеремия уже поел, и я собиралась его купать как раз перед твоим приходом.
— А можно это сделаю я?
Она удивленно взглянула на меня.
— А ты справишься?
Я раздел Иеремию, пошел с ним наверх и положил его в ванну. Помыв малыша, я ополоснул его, вытер, завернул в полотенце, спустился с ним вниз, подбросил высоко в воздух и спросил:
— Куда теперь?
— В кроватку, — ответила Зора и понесла Иеремию наверх. Идя за ней, я смотрел, как она надевает на него пижамку.
— А где бутылочка?
— Я не даю на ночь.
— А он не будет плакать?
— Нет.
— Вот так-так! — Я наклонился и поцеловал его, и это было чертовски приятно.
Когда мы спустились, я сразу определил, где моя тарелка: в ней была порция на троих.
— Фрэнклин, ты разговаривал с отцом?
— Нет, а что? Ни с кем я не разговаривал. — Я сразу понял: что-то случилось с сестрой. — Дарлин, да? Ну, выкладывай.
— Прежде всего, с ней все о'кэй.
— Откуда ты знаешь?
— Я виделась с твоим отцом — он заходил сюда и рассказал, что произошло.
— И что же?
— Она пыталась застрелиться. Но сейчас все в порядке.
— Когда она это сделала?
— Еще в феврале. Мы не знали, как разыскать тебя; отец на всякий случай оставил телефон. Он очень хотел видеть тебя, Фрэнклин.
— Что это значит: оставил телефон?
— Он переехал.
— Ушел из дома? Ты хочешь сказать, что папаша, старый пень, бросил моюмать, эту сукину дочь?
— Да.
Я почувствовал, как рот у меня расползается до ушей. Так он наконец решился поступить как мужчина?
— Дарлин живет с ним, — добавила она.
— Невероятно!
— Невероятно.
— У тебя есть телефон?
— Конечно.
Она открыла ящик комода и протянула мне листок. Я глянул на него и сунул в карман. Пообедав, мы поднялись наверх, в гостиную. Я сел на диван, а Зора — в кресло в противоположном конце комнаты.
— Почему бы тебе не сесть поближе? — спросил я.
— Потому что я за себя не ручаюсь.
— Так сделай то, что хочешь, — сказал я.
Она вцепилась в подлокотники, оттолкнулась, устремилась ко мне и, склонившись надо мной, поцеловала меня. Я закрыл глаза, но, едва коснулся ее губами, как она отпрянула от меня.
— Этого ты хотела?
Зора рассмеялась.
— Разве это так забавно? — спросил я, смеясь уже вместе с ней.
Она выпрямилась, отступила на шаг и расстегнула молнию на джинсах. Потом сняла майку из Саратоги и расстегнула лифчик. Ах ты, Боже мой! Сколько у меня возникало проблем из-за того, что я хотел всего сразу! Сейчас я приказал Тарзану малость поостыть и решил растянуть эту ночь.
— Не окажешь ли мне услугу, бэби?
— Смотря какую.
— Как насчет короткой партии в скрэбл?
Она достала игру, пристально посмотрела мне в глаза и сказала:
— Расставляй!