— …ибо это противоречит конституции, — докончил Хоу.
— Нет, правда? Это действительно так? — спросил Сэйдофф. На его лице промелькнула грусть, но лишь на миг, словно его на самом деле вовсе не интересовала эта проблема — просто он хотел снова встрять в разговор. — …раз он так говорит, значит, это верно: он ведь гений; он один из немногих наших детройтских гениев… Как я уже говорил, если я когда-нибудь убью мою… — Он умолк, снова залившись смехом, запутавшись и смутившись.
— Вот как, значит, противозаконна? Смертная казнь? — не без иронии переспросила Ардис. — Мне казалось, вы говорили, мистер Хоу, что противозаконных поступков не бывает! Как можно считать палачей виновными, если они всего лишь убивают людей?.. Или судей, или кого-нибудь еще… да кого угодно в нашей стране… как, скажите на милость, считать их виновными, если их никогда не привлекали к суду?
— Вы правы, вы правы, — рассмеялся Хоу. Он посмотрел на Ардис внимательным, наполовину враждебным, наполовину восхищенным взглядом. — Да, вы правы, всегда будут существовать платные палачи — того рода, о которых вы говорите. Всегда. В соответствии ли с конституцией или вопреки ей, но людей будут казнить… Вы совершенно правы, вы сказали непреложную истину, выразили настроение народа, то интуитивное, что стоит за всеми этими терминами, книжной премудростью и сводом законов.
Некоторое время Ардис молчала. Элина чувствовала, как напряжены нервы матери, как она взбудоражена — словно в любую минуту может сделать что угодно, что угодно сказать. От такой свободы кружится голова. Ардис обвела взглядом столик, словно обмеряя его. Потом вдруг лицо ее смягчилось, разгладилось, черты стали менее жесткими.
Она потрясла головой, словно не поняла, словно все это было для нее слишком сложно.
— Женщины ничего не понимают в законе, — сказала она.
— В самом деле? — заметил Хоу. — Человек в определенный момент совершает определенный поступок, и этот момент остается неизменным, тогда как человек меняется. Момент этот навсегда прошел. Вернуть его нельзя. В нашем распоряжении — только последствия и множество версий: нам же не дано вновь пережить прошлое. Даже человек, признанный виновным в убийстве и, следовательно, являющийся по закону убийцей, — это уже не тот человек, который совершал преступление, признанное убийством.
Убийца изменился. А поступок остался тем же, он зафиксирован во времени, тогда как убийца — уже не тот человек. Душа его, вероятно, изменилась от одних размышлений о том, что он совершил: ведь это же стало частью его; он стал другим в результате своего поступка. Но он не задумался бы над этим, если бы не закон.
Все молча слушали Хоу. С другого конца зала донеслись аплодисменты.
— И у вас есть своя роль во всем этом? — тихо произнесла Ардис. — Вы тоже играете в этом определенную роль и верите в то, что делаете, да? Значит, это не только ради денег, так?
— У каждого из нас — своя роль, мы никогда не бываем от нее свободны, — отрезал Хоу. — Даже когда не осознаем этого.
— Да, неведение законов — не оправдание! — заметил Сэйдофф. Откашлялся. И сказал: — Похоже, что вы очень близко к сердцу принимаете свою работу, судьбу своих клиентов, мистер Хоу. Похоже, что они действительно получают за свои деньги максимум возможного. Только не обижайтесь, — поспешил он поправиться, замахав руками. — Я сегодня немного выпил — праздновал… Рад, что смог отпраздновать с вами вашу удачу — дело Голдсмита… Все мы в Детройте гордимся вами…
— Это не была удача, — сказал Хоу.
— О нет, конечно, не удача, я хотел сказать — вашу прекрасную работу… которая так закончилась.
— Благодарю вас, — сказал Хоу.
— А за что вы теперь возьметесь? — спросил Сэйдофф. Он продолжал говорить, сам того не желая, опасаясь Хоу и, однако же, не в силах остановиться. Элина чувствовала это, наблюдая за Хоу. Она изучала его лицо, пока он говорил, — его набрякшее, потное лицо: оно казалось слишком большим, чтобы можно было в нем разобраться. А Хоу рассказывал о деле, которое вел вместе с одним чикагским адвокатом, — деле, не слишком для него интересном; затем об одном сложном деле: двадцатидвухлетнего солдата обвиняли в том, что он застрелил молоденькую девушку-филиппинку недалеко от своей военной базы. Он и другой солдат заставили девушку стоять, держа пустую банку из-под пива на голове, а они стреляли по банке; солдат убил девушку выстрелом в левый глаз.
— Армия дает по двадцать пять долларов в день на его защиту, — сказал Хоу.
— Я не хочу об этом слушать, — сказала Ардис.
— Просто это стало известно, — заметил Хоу, передернув широкими плечами. — Но это никого не волновало, пока ничего не было известно.