Вдобавок лифт в их доме не работал, и мне пришлось переться на восьмой этаж пешком.
Стараясь унять в себе раздражение и досаду на Борьку и его жену, я наконец нашел нужную квартиру и позвонил.
По мере того как долго и путано объяснял, кто я такой и зачем пожаловал, на лице Борькиной жены выражение недоумения сменялось неподдельной радостью.
— Вот хорошо-то, — говорила она. — Вот чудесно! А то я сижу, сижу одна и чуть слезки не глотаю. Ни-кого! Да главное — гвоздики! Мои любимые. Это вам, наверное, Борька подсказал?..
— Ага... он... — неопределенно подтвердил я.
— Так проходите, чего же мы стоим-то! — воскликнула она, досадуя на себя, что вот, мол, держу гостя у порога!..
Первое впечатление у меня было такое — я ее где-то видел, эту женщину... Да, да, видел. Или даже был знаком... Причем хорошо знаком...
А она тем временем поставила цветы в вазу с водой, принялась хлопотать насчет кофе, а чтобы не оставлять меня одного, усадила в кухне на стул. Повязав коротенький передничек, она разговаривала со мной, а сама совершала возле плитки привычные действия умелой и ловкой хозяйки.
Я смотрел на эти легкие, естественнейшие движения, слушал, сам что-то говорил, а в то же время во мне работал этакий «оценщик». Почему-то хотелось найти в этой женщине что-нибудь противное, отталкивающее и уцепиться за это отталкивающее, держать его все время в уме. Ну, нечто вроде мыслишки насчет больших ушей или кривоватых сухих ног. Или отметить бы про себя, что хозяйка «глуповата, прости господи...».
Сам я не отдавал себе отчета, почему появился во мне этот «оценщик» и почему он непременно хотел отыскать в ней какой-нибудь изъян... Может быть, потому, что я давно и тайно завидовал Борьке, завидовал его успехам у женщин. А у Борьки в основном всегда были успехи. И не раз я удивлялся и досадовал: «Да как же они не видят, что он шалопай из шалопаев!..»
Самому-то мне давно и упорно не везло, как говорится, в любви. Еще со школы не везло, с первого школьного увлечения. «Ты, Серега, дурачок, — полуобняв меня за плечи, не однажды говорил мне Борька. — Ты идеализируешь их...» — И обычно следовали циничные нравоучения и советы, которые я выслушивал, делал вид, что мотаю на ус, однако в душе-то еще ожесточеннее укреплялся в своих убеждениях, — я найду ту самую-самую, единственную-единственную! Я найду ее!.. Но чем сильнее хотел я найти ее, тем больше было неудач. И вот мне тридцать два, а я все еще чего-то жду, чего-то жду...
У Борьки же все было по-другому... И я завидовал ему и, может быть, поэтому втайне надеялся, что хоть с женой-то ему не повезло... Отсюда, наверное, и желание найти в ней что-нибудь отталкивающее...
— А Борька мне много о вас рассказывал. Я даже, признаться, чуть-чуть ревновала... Он всё: «А вот Сергей в таких случаях...», «А вот мы с Серегой однажды...» «А Сергей бы сказал...» — И она рассмеялась.
«Нет, я ее никогда не видел, — вдруг понял я. — Скорее всего о такой-то вот я и думал, о такой-то, как говорится, и мечтал... У одной были ее глаза, у другой — фигура, у третьей — эта живость ума, приветливость... И вот все вместе, в одном человеке... И не «оценщик» во мне говорит, — с тревогой думал я, — не зависть к Борьке (хотя есть, конечно, и зависть), а скорее всего «тормоз», «сопротивление»...»
Я чувствовал, как тревога разрастается во мне, разрастается, как вспотели ладони и пересохло во рту.
А она делала свое дело, накрывала на стол, резала булку, говорила о чем-то, о фильме нашумевшем, что ли...
Мы уже сидели в комнате и пили кофе, и только крохотный столик разделял нас.
Мысли, мысли...
Разговоры, разговоры...
Взгляды, взгляды...
Жесты, жесты...
Час летел за часом, уже ночь глубокая была, а мы все говорили и говорили, и начинало казаться, что мы будто были в долгой разлуке, истосковались друг по другу, и вот не можем наговориться, наубеждаться, что мы наконец вместе...
«Но это же Борькина жена! — пытался я напомнить самому себе. — Это же — табу, это — нельзя!» — почти кричал я мысленно. Но разве не хотелось мне в то же самое время протянуть руку и поглалить ее волосы? Разве не сладко уже мне было слушать ее голос, смотреть на ее шею, на ее губы, ноги?..
Разговоры, разговоры...
Взгляды, взгляды...
Чашечка кофе, чашечка кофе...
Мысли, мысли. Пятна от мыслей, пятна...
Неясные, размытые пятна...
«Ну а что здесь такого?.. — уже спрашивало меня мое одиночество. — Что тут такого?.. Ведь это так просто и естественно— взять ее руки в свои, обнять, коснуться губами ее губ... Ведь это так естественно! Закон растений... К чертям придуманные условности! Нагородили, понимаешь, условностей...»