Теперь... черная пусковая кнопка, щелчок, взвыв мотора, и резцы хищно поползли на заготовку. Еще мгновение, и все четырнадцать резцов впиваются в подрагивающий голубоватый металл. Не отнимай руки от суппорта, и по тебе пробежит напряжение станка, глухой стон разрезаемой стали, упругая дрожь механизмов.
Сверху на деталь тоненькими струйками льется белая охлаждающая эмульсия; четырнадцать сизых локонов, дымясь паром, завиваются над лезвиями резцов. Пошло. Теперь — к другому...
А через минуту уже первый валик, тепленький, весь в капельках эмульсии, будто выкупанный в парном молоке, покатился по скату к Колиному рабочему месту.
Не успела Дина и передохнуть, как новый валик уже поблескивал в чреве другого станка. Поворот черной рукоятки, станок сожалеюще вздыхает, разжимает свои механические руки и отдает деталь Дине. Дина передает ее Коле, тот — Иванову... И еще с десяток рук так же снимут деталь со ската, и, преобразив, отпустят дальше. И валик будет катиться, катиться, пока не достигнет совершенства на шлифовальном станочке Светланы.
Линия гудела, линия работала, гул ее вливался в общий гул цеха. Все свое внимание, все мысли Дина сосредоточила на том, чтобы не ошибиться, чтобы взять, закрепить, повернуть, замерить и поправить именно то, что нужно в данную секунду. Даже не заметила, как подошел конец смены.
Коля вдруг распрямился, вытер рукавом пот, держа грязную ладонь подальше от распаренного лица:
— Ну и ритмик вы задали, Дина Львовна...
Надо было прибирать рабочее место, сдавать смену, идти к начальнику цеха, делать множество необходимых мелких дел.
И когда через час, управившись с делами, Дина направилась к проходной, то, вспомнив Парамонова, почему-то подумала — он ждет ее там, за проходной. Увидев, подойдет, начнет оправдываться, извиняться, заверять...
Но никто не ждал ее за проходной.
Дина постояла немного, посмотрела вокруг и медленно пошла по пустырю в сторону общежития.
«Мы бы вас любили... Мы бы вас на руках носили... — вновь и вновь вспоминалось ей.
А на пустыре шумела стройка, росли этажи, сигналили воздетые в небо краны, рычали экскаваторы, бульдозеры и самосвалы, радостно перекликались новоселы, разгружая шкафы, кровати, зеркала... На куске еще недавно голой, пустынной степи обосновывалась новая жизнь.
Миниатюры
Камни
Когда глядишь на омытую дождем мостовую, то вдруг открывается, что камни ее очень разные. Даже серые и те разные. Один гладкий голубоватого оттенка, другой зернистый сзелена; этот с черными крапинками, тот с блестками слюды. А есть еще пестрые с четкими вкраплениями, есть розовые с бурыми пятнами, черные с белыми прожилками. Каждый из них как бы хранит память о той горе, из которой его вырвали когда-то...
Их рвали динамитом, потом везли, потом тесали и наконец укладывали. И уложили вразнобой, не соблюдая никакого сродства, заботясь лишь о том, чтоб мостовая вышла поровней.
Так и лежат они, частички скал и гордых пиков. А по ним гремят подводы, шаркают шины грузовиков, клацают подковы солдатских сапог, грохочут гусеницы тракторов и танков, постукивают каблучки нарядных женщин. И никому-то дела до них нет — камни и камни. Серые и твердые. А приглядитесь к ним после дождя, когда с них смыта пыль...
Семейная сцена
Петухи молодые застыли нос к носу и злятся, и хотят друг друга заклевать.
А из сарая вышел пожилой петух, коренастый, с большими шпорами, с тяжелой кроваво-красной бородой. Сразу видно — пьющий петушище: на гребне ссадина — не иначе как после вчерашнего похода на соседний двор...
Заметив драчунов, сердито подошел к ним и скороговоркой заругался: мол, сейчас же прекратите!
Однако сыновья даже внимания не обратили на грозного родителя. Они были захвачены соперничеством, их с самого утра сжигал вопрос: кто из них первый? Кто сильнее, петушистее?
И уже тряслись всем белым опереньем, всем телом, готовые сразиться не на живот, а на смерть. Сладостная злоба пламенела в гребешках, в едва означившихся бороденках.
Как вдруг от дома донеслось певучее хозяйкино: цып-цып-цы-и-ип!
Петушки очнулись, мигом превратились в голенастых отроков и сломя голову понеслись на зов.
Старик-петух и здесь пустил вдогонку им басистое ругательство. И, сделав вид, что крайне недоволен подрастающим поколением, он — в назидание — не побежал, а важным шагом двинул в сторону крыльца. Поклевать кое-что. А то чтой-то голова трещит после вчерашнего...