— Сдался... — заметил Крещинский.
«А если нет?..» — подумал я.
Об этом же, наверное, думали и другие, потому что Тереха вдруг стукнул кулаком по своему чемоданчику и закричал:
— Остановите! Остановите машину!
Парни забарабанили по крыше кабины, шины шаркнули по гравию, шофер выглянул из кабины:
— Что такое?
— Дурно мне, вот что! — сказал Тереха. Спрыгнул на дорогу и пошел в кусты.
— А-а!.. — догадался шофер. — Понятно. Тогда так... Лева наша сторона, а права женска — вылеза-ай! — И сам тоже направился в лес.
Мы глядели на дорогу. Серой извилистой лентой спускалась она с перевала сюда, в долину, где стояла машина. И вот по этой ленте, с самого перевала поползла вдруг черная точечка. Мы с Женей переглянулись.
— Ну все, что ли, на месте? — спрашивал шофер, появляясь возле машины.
— Нет, не все еще, — отвечали ему.
— А кого нет-то? — в который уже раз спрашивал шофер, пиная сапогом колеса.
— Двоих еще нет, — отвечали ему.
И тут из-за ближайшего леска показался наш Джимушка. Приостановился на секунду — и прямо к машине. Что у него был за вид! Язык свисал чуть не до земли, шерсть облегла опавшие бока, весь он покрылся серой пылью и дышал так запаленно и часто, как будто подыхал. Не добежав до машины шагов десять, сбавил ход и виновато завилял хвостом: извините, мол, меня, пожалуйста, отстал я немного...
Тереха вышел из кустов, подхватил Джима под брюхо и подал мне. Пес был горячий и тяжелый, я кое-как обнял его и затащил в кузов.
— Ну и куда ты его?.. — спросил кто-то Тереху, когда машина тронулась.
— Отвезу старикам, — сказал Тереха, перебирая в пальцах уши Джима.
И тут началось: и правда, Тереха! У тебя же родители на какой-то станции. И чего же ты раньше-то молчал? Как же так? Столько мороки... Что же ты! Ай-ай-ай...
— Отвезу, — хмуро повторил Тереха, — если они меня не вытурят вместе с собакой...
— Да ну уж! Родного сына... Что они, не люди? Много ли собаке надо! Зато сторож какой!.. Да если бы у меня кто был в деревне!.. Да я бы... — Такие возгласы и упреки посыпались на невеселого Тереху.
— То-то и оно, — сердито пробурчал Тереха, — что могут протурить. Имеют право. Не знаете, так молчите. Это будет уже четвертая. Те тоже были бродячие. Я же и привез... Целая псарня у стариков.
Тут все дружно рассмеялись и ласково смотрели на Тереху.
— Слушай, а они из него мохнашки не сделают? — спросил Боря Крещинский.
— Не боись, — проворчал Тереха, — старики у меня — курицы не зарежут...
Все успокоились окончательно, повеселели. Теперь-то можно было и поорать за милую душу. И мы затянули песню. Машина несла нас то на перевал, то с перевала, мимо проплывали зеленые волны пихтачей. Джим постукивал по борту хвостом.
Короткая летняя ночь
Борьку послали в командировку в Одессу, и он оттуда позвонил. «Понимаешь, старик, — говорит, — У Таньки завтра день рождения, так ты бы навестил ее, что ли. Цветов там купи, ладно? Она пионы любит. Пионы, говорю, любит!..»
— Вообще-то мне некогда, — кричал я в трубку. — Работы, знаешь, по горло. Но раз такое дело...
— Ну вот и отлично! Значит, договорились?
— Как ты там? — спросил я.
— Да что «как». Одесса же! А уж одесситочки, доложу я тебе... — Тут Борька заржал: — Го-го-го! — Борька есть Борька. — Так, значит, договорились? — кричал он напоследок.
— Договорились...
— Ну, порядок! Привет всем нашим от меня!..
Цветы я понес без особой охоты. Во-первых, дел у меня действительно было невпроворот: уезжая, Борька всучил мне свои кальки — проверь, говорит, после копировщиц, они такого могут наляпать, что...
Во-вторых, жену Борькину я ни разу не видел. Хотя слышать слышал: телефон в отделе стоит на моем столе, и мне иногда приходилось звать Борьку, когда женский голос, о котором принято говорить, что он «приятный», просил:
— Позовите, пожалуйста, Борю Осинцева...
В конце концов, видимо, Борька рассказал своей жене про меня, и теперь она говорила: «А, это вы, Сергей, здравствуйте... а Борю можно?..»
Вот и все знакомство. Точнее сказать — никакого знакомства.
А кроме того, цветы я купил не те. Почему-то пионы мне не понравились, какие-то слишком жирные и самодовольные; купил с десяток розовых и красных гвоздик.
И вот с намерением вручить этой особе цветы, сказать положенные поздравительные слова и откланяться, — с таким намерением я и отправился под вечер по записанному с Борькиных слов адресу.