«И прекрасно, что такъ прошелъ вечеръ: теперь Борисъ Павловичъ размякнетъ и не заломитъ іудейскаго куша за свое участіе, только въ этакіе періоды и можно пріобрѣтать его по сходной цѣнѣ. Господинъ Малявскій думаетъ взять крупный могарычъ за пріятное знакомство его превосходительства съ этой дѣвицей; но онъ сильно профершпилится, пожалуй, совсѣмъ обозлитъ противъ себя Саламатова, что будетъ весьма пріятно: надоѣлъ этотъ стрекулистъ; надо поскорѣй пустить его для газетной рекламы, а тамъ и по боку»…
Только одинъ извощикъ ничего не замышлялъ и думалъ на тему: какъ-бы хорошо залечь спать, содравши съ господъ рублика два на водку.
— Гдѣ вы живете? — спросилъ Саламатовъ Зинаиду Алексѣевну полушопотомъ.
— Въ Моховой, въ меблированныхъ комнатахъ.
— Какая судьба! это въ двухъ шагахъ отъ меня. Когда-же я васъ увижу?
— Когда мнѣ скучно будетъ, я вамъ дамъ знать. Къ себѣ не приглашаю: у меня всего одна клѣтушка.
— Съ милымъ рай и въ шалашѣ! — разразился Малявскій.
— Вы сердиты, да несильны, — отрѣзала въ отвѣтъ Зинаида Алексѣевна и, не подавая ему руки, вышла изъ саней, когда тройка остановилась у подъѣзда.
Саламатовъ вылѣзъ тоже изъ саней и началъ просить у ней позволенія заѣхать на другой день.
— Нѣтъ, ваше превосходительство, — отвѣтила она и скрылась подъ ворота.
VI.
Зинаида Алексѣевна занимала всего одну комнатку. Содержала она ее чистенько. Въ ней не чувствовалось пустоты и заброшенности трактирнаго номера. На комодѣ лежали кое-какія вещицы, купленныя видимо для комнатки.
Раздѣвалась Зинаида Алексѣевна медленно, и когда легла въ постель, надѣвши кофточку и ночной чепчикъ, то не задула тотчасъ-же свѣчи, а оставила ее горѣть подъ абажуромъ. Лицо у ней продолжало пылать отъ выпитаго вина и мороза. Въ головѣ особенно не шумѣло, но мысли никакъ не могли улечься. Онѣ ветрѣлись около Саламатова. «Онъ большой грѣшникъ, — разсуждала Зинаида
Алексѣевна: — даже больше того: видно, какъ его увлекаютъ животныя страсти; но все-таки въ немъ есть что-то такое пикантное. Съ такимъ человѣкомъ очень занимательно сойтись…» Слово «занимательно» заставило Зинаиду Алексѣевну остановиться на вопросѣ: чего-же она ждетъ въ жизни, куда идетъ, на что надѣется? То, что она видѣла и испытала, возбуждало въ ней одно главное опасеніе: не остаться безъ какого пибудь, хотя-бы чисто внѣшняго, интереса, закиснуть въ прѣсной — житейской обстановкѣ, тянуть безвкусное будничное тягло. Она какъ-то особенно ясно чувствовала, что скоро скоро можетъ наступить эта минута. Любовь не владѣла ею. Ея встрѣчасъ Малявскимъ не заключала въ себѣ никакихъ задатковъ задушевнаго сближенія. Онъ не сумѣлъ и подчинить ее своему вліянію. Ужинъ и поѣздка къ Дороту показали ей, что она ни мало не стѣсняется проявленіями его удовольствія или неудовольствія. Настоящаго благородства идей и побужденій она въ немъ не чуяла. Напротивъ, задавши себѣ вопросъ: «способенъ-ли былъ-бы Малявскій хлопотать о ея дальнѣйшемъ сближеніи съ Саламатовымъ?» — она отвѣтила: «да, способенъ былъ бы, еслибъ находилъ, что это ему выгодно». Она видѣла, что Малявскій состоитъ у Саламатова въ адъютантахъ, хотя и старается показать, что онъ для Саламатова человѣкъ необходимый. Если-же онъ такъ или иначе связываетъ свою карьеру съ добрыми отношеніями къ Саламатову, то онъ, конечно, не станетъ препятствовать ея сближенію съ своимъ патрономъ.
И тутъ незамѣтно въ головѣ Зинаиды Алексѣевны стала проводиться параллель между патрономъ и его адъютантомъ.
«Что такое, въ сущности, Малявскій? — спросила она себя. — Мелкій спутникъ большой планеты. Онъ моложе годами и сухопарѣе, но въ немъ гораздо больше старчества и бездушія, чѣмъ въ Саламатовѣ. Саламатовъ хватаетъ, гдѣ можно, огромные куши и тотчасъ-же пропиваетъ ихъ: въ немъ есть, стало быть, ширь, какая-нибудь, хоть и грубая, поэзія; а Малавскій будетъ копить, добиваться мѣстъ и окладовъ, какъ истинный жрецъ златаго тельца и какъ истый карьеристъ».
Зинаида Алексѣевна очень обрадовалась слову «карьеристъ», которое она внервые услыхала отъ кого-то въ Петербургѣ. Оно какъ нельзя лучше подходило къ Малявскому.
«И что-же могу я ждать отъ такого карьеціста? На самоотверженную, горячую привязанность онъ не способенъ. Законнаго брака онъ мнѣ не предложитъ. Еслибъ онъ хотѣлъ, то уже предложилъ-бы его. Да я и сама не желаю связать съ нимъ судьбу свою. Если теперь въ нашихъ отношеніяхъ онъ такъ непривлекателенъ, то что-же будетъ, когда онъ сдѣлается мужемъ? Онъ будетъ дожидаться, когда я проживу мои послѣднія деньжонки, и тогда перестанетъ уже церемониться со мной и потребуетъ чего-нибудь реальнаго за ту поддержку, какую онъ согласится мнѣ оказывать… Быть содержанкой Иларіона Семеныча!.. Никогда!..»