Ему хотѣлось какъ можно скорѣе «поставить на видъ» Саламатову, что на побѣгушкахъ онъ у него быть не желаетъ, а пріятельскія порученія исполнять согласенъ на извѣстныхъ только условіяхъ…
Борисъ Павловичъ встрѣтилъ его съ соннымъ, но очень заискивающимъ видомъ. Малявскій тотчасъ-же подумалъ:
«Минута наступила».
И онъ не могъ сдержать самодовольную улыбку, вспомнивъ, какъ онъ осадилъ Воротилина и заставилъ сдѣлать себя пайщикомъ.
— Вы нездоровы? — спросилъ Малявскій умышленнонебрежнымъ тономъ.
— Чего, добрѣйшій Иларіонъ Семенычъ, вчера я попалъ еще кое-куда…
— И просидѣли до утра?
— Это мнѣ не въ диковину; но чего со мной до сихъ поръ никогда не бывало, такая адская головная боль. Ужь я и такъ и сякъ, и окачивалъ голову, и душъ взялъ, и спирты всякіе нюхалъ, ничего не беретъ. Вотъ теперь уже третій часъ, а я сижу какъ чурбанъ какой; ни единой мысли не вытянешь.
— Надъ чѣмъ-же вы сидите, Борисъ Павловичъ? — спросилъ наивно Малявскій.
— Спѣшная работа и какая еще! Вы вѣдь знаете, что вся наша жидова безъ меня шагу не можетъ сдѣлать.
— Знаю-съ…
— Ну, вотъ на той недѣлѣ являются ко мнѣ какіе-то іерусалимскіе дворяне: одинъ прибывшій сюда изъ Берлина банкиръ, и другой тоже іерусалимскій тузъ, уже туземный, съ юга, и просятъ изобразить имъ уставъ новой компаніи, сочинить для оной компаніи кличку и приготовить все это въ шесть дней.
— Вы согласились?
— Нѣтъ, точно предчувствіе было какое, я — было имъ отказалъ, говорю: «столько у меня, господа, всякой работы накопилось, что я въ такой срокъ не могу взяться». Они чуть не въ ножки: «бери, батюшка, что хочешь»… Ну, сторговались мы.
— За сколько?
Саламатовъ точно зачуялъ что то недоброе въ вопросѣ Малявскаго, прищурился и съ оттяжкой проговорилъ:
— Да за порядочный кушъ.
— Тысячъ тридцать?
— Ну, немножко побольше…
— Пятьдесятъ?
У Малинскаго въ горлѣ точно что передернуло, когда онъ выговаривалъ эту цифру.
— Положимъ, пятьдесятъ.
— И, разумѣется, предложили вамъ участіе въ предпріятіи, званіе члена-учредителя и должное количество акцій?
— Какъ водится.
— И все это въ размѣрахъ, соотвѣтственныхъ вознагражденію за проектъ устава?
— Конечно.
— Вы, многоуважаемый Борисъ Павловичъ, отложили писаніе его до сегодняшняго дня?
— Да, я всегда такъ привыкъ работать… Развѣ мнѣ въ диковинку не спать по нѣскольку ночей сряду? Но этотъ проклятый мигрень… вѣдь и теперь еле-еле я говорю съ вами.
— И у васъ не написано ни единой строчки? — допрашивалъ Малявскій съ затаеннымъ злорадствомъ.
— Ни единой!… Сегодня вечеромъ въ восемь часовъ жидова должна явиться, вручить мнѣ выговоренную сумму и получить отъ меня проектъ…
— Извинитесь!
— Нельзя, дружище; я только и держусь тѣмъ, что я человѣкъ слова: сказалъ такого-то числа, въ такомъ-то часу купля-продажа будетъ порѣшена — и кончено! Не исполни я разъ своего обѣщанія, у этихъ людей мой кредитъ палъ. Вы это прекрасно понимаете… Да к тому-же…
Борисъ Павловичъ не досказалъ, тяжело всталъ съ кресла и прошелся по кабинету.
«Поймался на чемъ-нибудь, — пронеслось въ головѣ Малявскаго, — профершпилился!»
— Деньги до зарѣзу, нужны — вырвалось у Сала-матова.
— Должны быть вчера… — началъ вкрадчиво Малявскій.
— Именно. И не хотѣлъ совсѣмъ пграть. . Все суевѣріе проклятое!
— Какое суевѣріе?
— У каждаго игрока есть свои примѣты…
— Я не знаю; я картъ въ руки не беру.
— Честь и хвала вамъ… Мнѣ какъ-то повезло въ субботу, въ баккара, вотъ я и сѣлъ: думаю, суббота…
— Да это ужь воскресенье было…
— И въ самомъ дѣлѣ! Вотъ подите вы…
— Много проиграли?
— Долженъ былъ отложить платежи на сегодняшній вечеръ…
«Что-же это ты мнѣ разсказываешь, — подумалъ Малявскій, — чудакъ-же ты! Или думаешь, что передъ тобой какой-нибудь идіотъ Прядильниковъ сидитъ?»
— Понимаете вы теперь, — заговорилъ уже весьма плаксиво Саламатовъ: — въ какомъ я нахожусь положеніи? Я вамъ откровенно все разсказалъ, какъ человѣку, котораго я всячески желаю поставить на широкую дорогу успѣха и извѣстности…
«Жалостныя слова пошли», подумалъ Малявскій и скорчилъ серьезно-недоумѣвающую физіономію.
— Все, что вамъ угодно, Борисъ Павловичъ, — выговорилъ онъ вслухъ и поднялся съ мѣста.
— Вотъ я за вами, дружище, и послалъ, въ полной увѣренности, что вы меня выручите. Самъ я сегодня ни на какую письменную работу неспособенъ, даже диктовать не могу. Я вамъ разскажу, въ чемъ заключается главная суть; вы засаживайтесь вотъ у меня здѣсь, валяйте, и когда будетъ готово, прочтите мнѣ; а я тѣмъ временемъ, чтобы вечеромъ-то іерусалимскимъ дворянамъ самому прочесть проектъ и подготовиться къ представленію, постараюсь задать храповицкаго… Общество я выдумалъ назвать «Сберегатель».. Цѣль его… да вотъ тутъ вы найдете; у меня отложена цѣлая докладная записка, ими составленная, въ сущности очень дѣльная. Изъ нея вы безъ всякаго труда выкроите уставъ… Этимъ дуракамъ нужно только, чтобы непремѣнно я сварганилъ уставъ, а нѳкто другой… Вотъ вы сами увидите.