— Что-же вамъ отъ меня угодно? — вдругъ оборвалъ Прядильниковъ.
— Позволить мнѣ подвергать вашему разсмотрѣнію все, что я найду достойнымъ его. Напримѣръ, вотъ, хоть-бы это дѣло о дорогѣ, изъ-за котораго проживаетъ здѣсь Ерофѣевъ. Саламатовъ ласкалъ его, переписывался, вызвалъ сюда и, разумѣется, посадилъ и водитъ теперь за носъ самымъ возмутительнымъ образомъ.
— Ну, онъ тоже не дуракъ, этотъ земецъ. Онъ прекрасно понимаетъ, что за гусь господинъ Саламатовъ.
— Но этого недостаточно. Саламатовъ совершенно предался жидовѣ. Не такъ давно онъ еще могъ отводить глаза наивнымъ людямъ своей земской солидарностью и ругать вслухъ іерусалимскихъ дворянъ, но теперь онъ этого не можетъ. Вотъ на это-то и слѣдуетъ напереть. Роль Саламатова въ дѣлѣ о дорогѣ Н-скаго земства даетъ прекраснѣйшій матеріалъ для статьи, которую я задумалъ и желалъ-бы подбросить вашему вниманію.
Полемическая жилка заговорила въ Прядильниковѣ. Онъ началъ двигать усами и расправилъ нѣсколько морщины на лбу.
— Буду очень радъ! — выговорилъ онъ.
— Вы, — продолжалъ все мягче и мягче Малявскій: — болѣе, чѣмъ кто-либо, сумѣете объяснить вѣрность пріемовъ полемики. Бы, по этой части, мастеръ первой степени. И повѣрьте, не пройдетъ полугода, и всѣ махинаціи этихъ дѣловыхъ фокусниковъ будутъ предметомъ всеобщаго презрѣнія.
— Конечно, конечно!
— Стоитъ только разсказать послѣдовательно исторію развитія этихъ фокусниковъ. И кто-же лучше васъ могъ-бы выполнить такую задачу?
— Я теперь очень занятъ!
— Время найдется, Петръ Николаичъ. Позвольте мнѣ заходить къ вамъ, хоть разокъ въ недѣлю, побесѣдовать на эту тему. Я стану набрасывать на бумагу все, что порельефнѣе, а. вы только посмотрите и прибавите тамъ и сямъ нѣсколько ядовитыхъ шпилекъ.
Прядильниковъ не могъ удержаться отъ самодовольной усмѣшки.
— А чтобы слишкомъ не забѣгать впередъ, — продолжалъ Малявскій: — я на этой-же недѣлѣ представлю вамъ мою первую статью о земской дорогѣ. Это будетъ брандеръ, пущенный въ міръ дѣловыхъ Рокамболей.
— Ха, ха, ха! — вдругъ разразился Прядильниковъ.
Ему очень понравилось слово «Рокамболь».
— А то какъ-же назвать ихъ, Петръ Николаичъ? — спросилъ Малявскій шутливо-наивнымъ тономъ.
— Именно Рокамболи, — подтвердилъ Прядильниковъ.
— Пользуясь веселой минутой, Малявскій сказалъ нѣсколько льстивыхъ, по умныхъ фразъ и распрощался съ хозяиномъ.
Прядилыіиковъ, проводивши его, находился въ пріятномъ возбужденіи.
«Каковъ-бы ни былъ этотъ фолликюлеръ, — подумалъ онъ: — пускай его травитъ Рокамболей. Я съ нимъ охотно повистую въ этихъ изобличеніяхъ. Только съ нимъ надо держать камень за пазухой и не вдаваться въ слишкомъ большія откровенности, а то и онъ какъ-разъ осѣдлаетъ».
Малявскій былъ доволенъ результатомъ своего визита Прядильникову. Петръ Николаевичъ, какъ ни хмурился, какъ ни бранился про себя, но «фолликюлеръ» таки-успѣлъ закинуть удочку, если не въ сердце его, то въ особаго рода самолюбіе, начинавшее развиваться въ немъ.
«Онъ дѣло говоритъ, — продолжалъ думать Прядиль-никовъ, и каковъ бы онъ тамъ ни былъ, можно, при случаѣ, употребить его въ нѣкоторыхъ комбинаціяхъ…»
Петръ Николаевичъ при этомъ злобно ухмыльнулся. Онъ еще разъ почувствовалъ, что то время, когда эксплуатировали его наивность, прошло.
А «фолликюлеръ», выходя отъ него, соображалъ, слѣдуетъ или нѣтъ завернуть къ г-жѣ Бѣлаго, и рѣшилъ, что слѣдуетъ. Онъ у ней былъ нѣсколько разъ осенью, до разрыва ея съ Саламатовымъ; раза два-три участвовалъ онъ въ ужинахъ, и даже разъ Борисъ Павловичъ послалъ его въ поздній часъ за Авдотьей Степановной, причемъ она не поѣхала и посланнаго порядкомъ отдѣлала.
Малявскій не нравился ей своей наружностью и манерой говорить, но она смотрѣла на него какъ на человѣка, въ которомъ есть нѣкоторая личная самостоятельность. Она предполагала въ немъ меньше ерничества и больше настоящей дѣльности, чѣмъ было въ Саламатовѣ. Ей приходило на мысль, что этого господина не мѣшаетъ приберечь на черный день и приручить его, чтобы имѣть энергическаго помощника, разумѣющаго дѣльцовъ въ родѣ Саламатова и Воротилина не хуже ея самой, а Авдотья Степановна подмѣтила уже, что Малявскій только наружно преклоняется передъ авторитетомъ Бориса Павловича, внутренно-же разжигаемъ завистью и сознаніемъ собственныхъ способностей, неполучившихъ еще такого хода, какъ «таланты» штатскаго генерала.