— То, что относится къ женственности.
— Та-та-та! Пожалуйста, не повторяйте вы избитыхъ фразъ. Зачѣмъ вы хотите себя изъ генераловъ въ прапорщики производить?
— Вы все притчами изъясянетесь… Vous êtes une femme de race…
— Вы ужь мнѣ это разъ сказали, и довольно. А притча моя очень проста. Вы хотите изъ генераловъ попасть въ прапорщики, потому что торопитесь отрекомендоваться Сердечкинымъ. Что ихъ мало, что-ли, Сердечкиныхъ, шатается по Петербургу? Выйди я на Невскій, и навѣрно отъ Аничкова до Полицейскаго моста нѣсколько ферлакуровъ прошепчетъ мнѣ: «сударыня, позвольте проводить васъ». Что тутъ новаго, спрашиваю я, ваше преводсходительство!
И она, комически сложивши руки на груди, приблизилась къ нему.
— Очень вы оригинальны! — вскричалъ Саламатовъ и протянулъ руку.
— Оригинальна или нѣтъ, это другой вопросъ, но я вамъ, ваше превосходительство, дѣло говорю. Заинтересуйте меня вашимъ міромъ. Мнѣ скучно, ужасно скучно, и если вы будете вести себя, какъ обыкновенный ухаживатель, вы мнѣ опротивѣете съ сегодняшняго-же визита.
— Угодно вамъ поступить въ кассирши въ одно изъ обществъ, гдѣ я директоромъ?
— Нѣтъ, не угодно, и вы очень хорошо понимаете, что я не о томъ вовсе и рѣчь веду. Мнѣ впечатлѣній хочется, да не такихъ, какія барышнямъ правятся, а совсѣмъ особенныхъ. Вы мнѣ по этому и понравились, что въ васъ я увидала заправителя цѣлаго житейскаго водоворота…
— Мудреную вы мнѣ задачу задаете, — перебилъ ее со вздохомъ Саламатовъ.
— Вы очень хорошо понимаете меня, генералъ.
«Надо пустить тонъ bon enfant, — подумалъ Салама-товъ: — продолжать такъ-же, какъ за ужиномъ».
— Вы требуете откровенности? — спросилъ онъ.
— Полной. Если вы начнете рисоваться, я тотчасъ-же раскушу это.
— Да чѣмъ-же, скажите на милость, мнѣ рисоваться? И самый простой епископъ. Вы присмотритесь-ка хорошенько ко мнѣ и увидите, что я самаго малаго о своей персонѣ мнѣнія. Я человѣкъ не той совсѣмъ породы, какъ нынѣшніе, начинающіе дѣльцы. Тѣ все пыжатся, изъ кожи лѣзутъ, чтобъ какъ-нибудь персону свою въ авантажѣ выставить. Зачѣмъ все это? На свѣтѣ только то и удается, что не стоитъ усилій.
— Какъ-же это такъ? — возразила, нахмуримшись, Зинаида Алексѣевна.
— Да такъ-же. Смотрите только на вашего покорнаго слугу. Развѣ я когда-нибудь корпѣлъ надъ чѣмъ-нибудь? Никогда! Есть кой-какой умишка и снаровка, которую ученые люди, пожалуй, талантомъ назовутъ. И если вамъ угодно заняться моей особой, вы увидите, что все у меня дѣлается по какому-то наитію, по инстинкту. Для меня проекты сочинять или организовать какую-нибудь компанію все равно, что пить, ѣсть или спать.
— Вотъ это-то и есть натура! — вскричала Зинаида Алексѣевна.
— Однако мы съ вами не станемъ-же все вести философическіе разговоры. Вамъ не угодно, чтобы я былъ Сердечкинымъ, извольте. Вотъ сейчасъ-же покажу вамъ, что я не могу тратить много времени даже на пріятную бесѣду съ вами. Черезъ пять минутъ я долженъ васъ оставить. Сважите-же мнѣ: какъ и гдѣ мы съ вами будемъ видѣться? Вѣдь если вы дѣйствительно хотите изучать со мной петербургскій водоворотъ, то надо пускаться во вся тяжкая.
— Какъ во вся тяжкая?
— Да такъ-же: обѣдать, ужинать со мной и съ тѣми, кого я вамъ буду показывать.
— Развѣ иначе нельзя?
— Какимъ-же способомъ, сами разсудите. Вѣдь не могу-же я вамъ лекціи читать, да мнѣ и некогда. Все свободное время у меня, это часы трапезъ съ продолженіями, то-есть съ ночными бдѣніями. Возить къ вамъ разныхъ народовъ было-бы, согласитесь, неудобно. А бесѣды вдвоемъ, еслибъ у меня и было на то время, сейчасъ-же бы перешли въ то, чего вы не допускаете.
— Какой вы милый!
— Вотъ вамъ мой планъ. Приходится его взять. А впрочемъ, быть можетъ, Малявскій предложитъ вамъ другую комбинацію.
— Не хочу я его!
— Зачѣмъ такая немилость?
— Выдохся, выдохся и выдохся!
— Да хорошо-ли вы его разсмотрѣли? Онъ, пожалуй, занимательнѣе, чѣмъ вамъ теперь кажется.
— Только не для меня!
— Этакъ и я для васъ выдохнусь въ два пріема.
— Ну, нѣтъ, вы не тѣхъ размѣровъ!
— Опять размѣры! Прощайте; въ ручкѣ-то вы мнѣ, надѣюсь, не откажете? Прикажете заѣхать за вами на-дняхъ?
— Заѣзжайте.
— Даже и въ поздній часъ?
— Пожалуй, и въ поздній.
— Экскурсія, значитъ, начинается?
— Начинается!
Онъ нагнулся и поцѣловалъ ея руку. Ей было очень весело и опа-бы начала его удерживать, еслибъ онъ прямо не сказалъ, что засиживаться онъ не можетъ.
«Обомнется, — проговорилъ про себя Саламатовъ, спускаясь съ лѣстницы: — дай ей должный ходъ, и чрезъ три недѣли она у насъ такъ начнетъ ужинать, что никакой француженкѣ не уступитъ!»