Университетская жизнь захватила Алешу довольно широкою волной. Занимался онъ порывами, много тратилъ времени на пріятельства, охотно покучивалъ, но также охотно сидѣлъ и дома, пристращался къ чтенію. Для него оно сопряжено было съ особымъ духовнымъ удовольствіемъ. Онъ ничего не читалъ, не поспоривъ потомъ съ Николаичемъ, не узнавши сути его взгляда, не обмѣнявшись съ нимъ самыми задушевными идеями и упованіями. На третьемъ курсѣ Алеша былъ уже гораздо начитаннѣе товарищей и въ немъ заговорила литературная жилка. Сначала Прядильниковъ давалъ ему кое-какую литературную работку: переводы статеекъ, извлеченія, своды фактовъ. Прядильниковъ самъ втянулся въ литературное дѣло, не переставая заниматься техническими вопросами. Другаго опредѣленнаго занятія у него и не нашлось. Онъ посвящалъ Алешу во всѣ свои полемическіе интересы, а полемизировалъ онъ постоянно. Кромѣ того, ихъ умственная жизнь затрогивала самые разнообразные мотивы: и беллетристику, и журнальную руготню, и новые соціальные вопросы, и проснувшуюся тогда критику. Алеша сталъ къ концу своего университетскаго ученія жить всѣми волненіями литературнаго міра. Свой юридическій факультетъ не сдѣлалъ онъ нимало цѣлью умственныхъ стремленій. Кандидатскій экзаменъ сдалъ онъ благополучно, поступилъ-было въ сенатъ, но черезъ нѣсколько времени превратился въ полулптературнаго богему.
Еще въ университетѣ «прожигалъ» онъ жизнь въ двухъ направленіяхъ: и по части пріятельскихъ пирушекъ, и по части женскаго пола. Вмѣсто Фифинъ и Титинъ явились русскія барыни, и Алеша какъ-то сразу сдѣлалъ себѣ спеціальность изъ того, что Прядильниковъ называлъ «совращеніемъ замужнихъ бабъ». Русскія барыни являлись, конечно, въ болѣе ограниченномъ количествѣ, чѣмъ Фифины; но звѣрь все-таки бѣжалъ на ловца. Алеша, возмужавъ, сдѣлался еще красивѣе и особенно борода его привлекала сердца барынь. Отдаваясь инстинктамъ и побужденіямъ своей эллинской молодости, Алеша все живѣе и разностороннѣе воспринималъ и разумѣлъ жизнь. На творческую сторону литературы отзывался онъ съ рѣдкимъ чутьемъ. Онъ способенъ былъ упиваться хорошею вещью, зачитываться ею, какъ выражался, «до изнеможенія». И внѣ книжекъ журналовъ, въ театрѣ, на выставкѣ, гдѣ только можно, Алеша искалъ эстетическихъ удовлетвореній, привязывался къ пьесѣ, къ актеру, къ картинѣ, говорилъ о нихъ горячо и, вмѣстѣ, съ тонкимъ юморомъ; равнодушнаго же критиканства терпѣть не могъ. Слогъ его сталъ выравниваться и очень скоро получилъ своеобразный пошибъ. Въ его языкѣ не попадалось вовсе вычурныхъ журнальныхъ фразъ, модныхъ иностранныхъ терминовъ, всей той рутины, которую молодые писаки переносятъ на бумагу прямо со страницъ любимыхъ журналовъ. Изъ него могъ бы выработаться не только бойкій фельетонистъ, но и весьма замѣчательный повѣствователь, еслибъ наслажденія жизни не увлекали его въ сторону и не увеличивали и безъ того порядочный запасъ лѣни. Задуманныхъ повѣстей Алеша никогда не могъ кончить. Даже для мелкихъ статеекъ Николаичу приходилось подвергать его чуть не домашнему аресту.
Строй его идей и художественныхъ симпатій отклонилъ его отъ строгой выработки своего символа вѣры и позволилъ относиться скептически къ тѣмъ толкамъ и ученіямъ, въ которые его ровесники впадали съ фанатизмомъ рьяныхъ адептовъ. Эти сверстники начали сторониться отъ него, называть «эстетикомъ», «постепеновцемъ» и разными другими отрицательными прозвищами. Алешу это не сердило; напротивъ, онъ отшучивался; самъ же сталъ все больше и больше склоняться къ народничанью, продѣлывать новое тогда петербургское ученіе о «почвѣ». Этимъ онъ, конечно, отошелъ отъ самаго характернаго движенія молодежи. Его самого не удивило и поступленіе на службу въ одну изъ «окраинъ», гдѣ онъ самъ же смѣялся надъ комедіей, посредствомъ которой замазывалась дѣйствительность, больше же занимался замужними женами да писалъ весьма дѣльныя мѣстныя корреспонденціи, за что и былъ приглашенъ выйти въ отставку. Его умъ, наблюдательность и юморъ обогатились разнообразнымъ житейскимъ матеріаломъ. Очень многіе русскіе вопросы стали ему извѣстны на корню, и еслибъ не та же лѣнь, онъ могъ бы составить себѣ почтенное имя, какъ публицистъ. Общее же міровоззрѣніе продолжало вбирать въ себя элементы невыясненнаго народнаго идеализма и теряло все больше и больше основы научной правды. Строгая формула закона природы не нравилась Алешѣ. Не любилъ онъ также сведенія всѣхъ сторонъ жизни къ труду, матеріальнымъ потре бностямъ и соціальнымъ немощамъ человѣчества…