Она опять искала слова.
— Ну, кто я? — съ хмурою улыбкой спросилъ Ѳедоръ Дмитріевичъ.
— Вы настоящій… prolétaire.
— Это еще что?
— А вамъ не нравится?
— Это пролетарій, что-ли?
— Да, по-русски пролетарій, — обстоятельно подтвердила дѣвочка.
— Чему-же тутъ радоваться: не богъ-знаетъ какой чинъ! Да о себѣ-то ужь что толковать; вотъ о мамѣ-то вашей надо мекнуть разсудкомъ.
— Ну, что-же вамъ сказали? — прервала дѣвочка, еще ближе подсаживаясь къ своему собесѣднику. — Ахъ, какъ эта машинка мнѣ мѣшайтъ говорить. Я сниму.
Она прижала пальцами верхнюю десну и вынула изъ-подъ губы полукруглую каучуковую пластинку.
— А вы не снимайте, — сказалъ Ѳедоръ Дмитріевичъ: — этакъ у васъ ваши грызуны все будутъ торчать.
— Ничего! Говорите.
— Да чего говорить-то, Лизокъ? — все одна и та-же пѣсня: переводъ-де хорошъ, грамотенъ, да намъ онъ не требуется. Сочиненіе больно, вишь, спеціальное, не годится для литературнаго журнала. Мы-де не можемъ печатать всякія вещи, какія намъ принесутъ. У насъ, говорятъ, не сборникъ!
— Что такой сборникъ?
— Ну, собраніе разныхъ статей. Въ журналѣ, говорятъ, надо, чтобы все было одно къ другому пригнано, съ однимъ, понимаете, направленіемъ.
— Направленіе… — повторила какъ-бы про себя дѣвочка: — это — tendance?
— Ужь не знаю; вы ко мнѣ съ французскими словами не больно приставайте.
— Ну, такъ что-жь, tendance въ этой книжкѣ очень хорошій.
— Да тандансъ-то, можетъ быть, и очень хорошъ, да вся-то штука имъ не подходящая. Ну, ничего и не подѣлаешь! Мы, говорятъ, сами заказываемъ переводы, какіе намъ понадобятся, романъ тамъ, что-ли, или статью какую. Я и говорю тутъ-же: такъ не угодно-ли выбрать романъ или дать для прочтенія, а то статью не имѣете-ли въ виду?
— Ну? подтолкнула дѣвочка.
— Ну, и на это отвѣтъ самый ехидный.
— Ехидный? Что это такой?
— Ехидный.
— Дурной?
— Ну, да. Романы, говорятъ, у насъ переводятся своими переводчиками, а въ постороннихъ мы не нуждаемся. А статьи, говорятъ, тоже не можемъ вамъ рекомендовать. Переводныя статьи публика не особенно, видите-ли, любитъ и помѣщать ихъ надо со строгимъ выборомъ. Вотъ, Лизокъ, какая незадача. Не знаю, куда теперь и идти.
— А къ этимъ… къ libraires?
— Чего-съ?
— Кто продаетъ книги?
— Къ книгопродавцамъ, что-ли?
— Ну-да!
— Эхъ, Лизокъ! Мнѣ тоже сказывали, что это за народъ. Они не книгопродавцы, а христопродавцы! Есть кое-кто изъ порядочныхъ издателей, такъ тѣ завалены; а мелюзга норовитъ по три рублика за печатный листъ отвалить, да и то, чтобы книжечка была позабористѣе.
— Позабористѣе? — повторила съ недоумѣніемъ дѣвочка.
— Скандальчикъ, что-ли, какой, да чтобы картиночки были, чтобы ему процентовъ двѣсти нажить. Сказывали мнѣ, что есть тутъ какой-то изъ новенькихъ, и деньги у него водятся, хочетъ вплотную издательскимъ дѣломъ заняться. Да все это у него еще не налажено, надо будетъ ждать.
— Позвольте, Федъ Миччъ, — перебила дѣвочка съ дѣловымъ выраженіемъ лица: — если этотъ господинъ имѣетъ деньги, онъ можетъ купить… manuscrit.
— Рукопись, что-ли?
— Да.
— Другое дѣло, кабы онъ самъ заказывалъ вещь. А то надо еще, чтобы она ему понравилась. А и понравится-то, такъ придется, стало быть, впередъ просить…
— Какъ впередъ?
— Извѣстное дѣло, какъ. Здѣсь платятъ переводчикамъ послѣ напечатанія, особливо коли кто вновѣ.
— Я протестую!.. Какъ-же можно такъ съ prolétaires?
— Ну-да, какъ-же! Мошна — сила. Трудовому человѣку остается кряхтѣть. Я еще пойду; да вотъ сегодня-то какъ разсказать вашей мамѣ?
— Ахъ, да! — вздохнула дѣвочка и опустила глаза. — Мама надѣялась.
— «Надежда — кроткая посланница небесъ», — выговорилъ Ѳедоръ Дмитріевичъ такъ, что дѣвочка вскинула на его глазами, грустно улыбнулась и спросила:
— Это стихи?
— Нѣтъ, проза.
— Кто сочинилъ?
— А вотъ, Лизокъ, какъ мы съ вами до риторики дойдемъ, такъ вы и узнаете сіе упражненіе въ россійскомъ слогѣ. Читали про поэта Жуковскаго?
— Да, немножко. Онъ переводилъ… Шиллеръ… помню.
— Ну, такъ вотъ онъ въ юности такую оду въ прозѣ и сочинилъ на счетъ надежды. Кроткая, молъ, посланница небесъ.
— Небесъ… это des cieux?
— Ну да, де сіе, и всякаго она питаетъ, и вѣнценосца, и морехода, и пахаря, — понимаете, мужика, что землю пашетъ?
— Это глупости, — выговорила съ убѣжденіемъ дѣвочка.
— Извѣстное дѣло, глупости. Питаетъ она сухими корками, да и то еще не всѣхъ. Господинъ-то Жуковскій, когда въ этой элоквенціи упражнялся, по милости тятеньки-маменьки сидѣлъ на готовыхъ харчахъ, а кабы онъ съ малыхъ лѣтъ нашу лямку вытянулъ, такъ кроткая-то посланница небесъ была-бы у него изображена въ самомъ паскудномъ видѣ. Не прокормишься на это!