— Я этому юношѣ скажу, что онъ выбралъ для своего визита не совсѣмъ подходящій часъ. Пріѣзжай онъ двадцатью минутами позднѣе, его-бы и совсѣмъ не приняли.
— А развѣ насталъ часъ Бразпльянца?
— Ха, ха, ха!… какого Бразильянца?
— Его ждете?
— Кого?
— Ну, самого?
И они оба разразились смѣхомъ.
Въ передней раздался звонокъ. Карповъ вскочилъ съ мѣста и сдѣлалъ трусливую гримасу.
— Бразильянецъ? — трагическимъ шепотомъ спросилъ юнъ.
— Да, — такъ-же отвѣтили ему.
— Прикажете провалиться въ тартарары?
— Струсили?
— Чтобъ я струсилъ! Представьте меня, какъ зубного врача.
— Ха, ха, ха!.. Ни представлять я васъ не буду, ни проваливаться вамъ не слѣдуетъ, а посидите вотъ тамъ, въ кабинетикѣ, минутъ десять, не больше.
— Въ кабинетѣ? — спросилъ все тѣмъ-же шепотомъ Карповъ, изображая на лицѣ своемъ комическій ужасъ.
Но, вмѣсто всякаго отвѣта, его взяли за плечи, повернули и тихонько вытолкнули за портьеру, позади которой онъ очутился въ миніатюрномъ женскомъ кабинетѣ, гдѣ и растянулся преспокойно на кушеткѣ.
Алексѣй Николаевичъ чувствовалъ себя болѣе, чѣмъ въ своей тарелкѣ. Онъ затѣялъ веселый пале-рояльный водевиль. Молодость подсказывала ему въ эту минуту всякій эротическій вздоръ. Бразильянецъ представлялся ему въ видѣ французскаго актера Лемениля и онъ далеко былъ не прочь сдѣлаться дѣйствующимъ лицомъ въ какомъ-нибудь любовномъ скандальчикѣ. Авдотья Степановна была какъ-разъ та особа, которую онъ вчера проектировалъ. Оказывалось, что она и добродушнѣе, и умнѣе, и игривѣе послѣдней барыни, доѣзжавшей своей любовью петербургскаго Алкивіада. Сейчасъ-же явился и комическій бра-зильянецъ, совершенно достойный того, какъ его будутъ дурачить. Отношеній къ Авдотьямъ Степановнамъ Карповъ никакъ не могъ считать за «адюльтеръ» и поздравлялъ себя съ тѣмъ, что такъ удачно началъ второй періодъ женолюбія.
Въ гостиной послышался скрипъ тяжелыхъ шаговъ и, вслѣдъ за тѣмъ, громкій желудочный голосъ. Діапазонъ этого голоса спалъ чрезъ нѣсколько секундъ. Карповъ, лежа на кушеткѣ, догадался, что Бразильянцу приказано говорить тише, что пале-рояльская сцена уже началась. Послышалось что-то похожее на паденіе какого-то тѣла, смягченное ковромъ.
«Опускается на колѣна,» разсмѣялся про себя Карповъ, «должно быть изъ грузныхъ. А у нея, разумѣется, мигрень, и она сейчасъ-же его вытуритъ».
Опять раздался шумъ, но другаго рода: съ силой отодвинули кресло. Мужской голосъ продолжалъ гудѣть.
— Убирайся! — вдругъ вырвалось у Авдотьи Степановны.
«Такъ и есть!» разсмѣялся про себя Карповъ.
Опять шумъ, точно какая-то туша поднимается съ полу.
— Борька! — сердито взвизгиваетъ Авдотья Степановна.
«Такъ его и надо,» поддакивалъ про себя Карповъ, «подпусти, матушка, нервовъ, подпусти, чтобы онъ чувствовалъ на себѣ тяжесть бразильянскихъ роговъ. Небольшую-бы истерику еще, съ задираніемъ рукъ».
Въ гостиной все стихло. Послѣ маленькаго гула, произведеннаго мужскимъ голосомъ, тяжелые шаги со скрипомъ стали удаляться къ передней.
Карповъ расхохотался и вскочилъ съ кушетки. Пале-рояльный эпизодъ произведенъ былъ по всѣмъ правиламъ искусства.
Портьеру приподняли. На порогѣ стояла Авдотья Степановна и плутовски улыбалась.
— Обращенъ въ бѣгство? — спросилъ Карповъ.
— И запрещено ему являться до послѣ-завтра.
— Такъ вотъ вы какъ прикрутили Бразильянца.
— Еще-бы! Этакій уродъ и лѣзетъ съ нѣжностями среди бѣла дня. Я, говоритъ, на минуточку къ тебѣ залетѣлъ, а меня жена дожидается въ Лѣтнемъ саду. Ну, говорю, и ступай, лобызайся съ ней. Такой вѣшалки еще Господь Богъ не производилъ другой. Однимъ носомъ выудитъ какого-угодно карася.
Карповъ протянулъ руки къ Авдотьѣ Степановнѣ, ввелъ ее въ кабинетикъ и посадилъ на кушетку.
— Бразильянецъ опускался на колѣни? — спросилъ онъ, цѣлуя обѣ руки.
— Бухнулся такъ, что и встать не могъ.
— Позвольте и мнѣ, геніальнѣйшая Авдотья Степановна, опуститься на оба колѣна.
Карповъ получилъ легкій поцѣлуй въ лобъ. Пале-рояльная сцена кончилась такъ, какъ ей слѣдовало кончиться..
Минутъ черезъ десять они хохотали, болтая взапуски.
— Я отъ васъ не уйду, — говорилъ Карповъ: — прежде, нежели вы мнѣ не разскажете по порядку своей исторіи. Для меня это первое дѣло.
— Вы ихъ записываете, что-ли, въ книжечку?
— Да-съ, веду списочекъ.
— Исторію вамъ мою? Она таки не изъ простыхъ. Я родилась на Волгѣ.
— Такъ и есть, — прервалъ Карповъ.
— Что такое?