— Сизифъ! — раздалось надъ головой Прядильникова.
Петръ Николаевичъ нервно вздрогнулъ и пугливо окликнулъ:
— Кто тутъ?
— Сизифъ! — повторилъ Карповъ, все съ тою-же блуждающею улыбкой. — Приказано тебѣ ворочать камень, ну ты его и ворочаешь. Вкатишь ты его на гору, а онъ оттуда бухъ! Ты его опять наверхъ, а онъ трахъ! И такъ до скончанія вѣка. Умно!
— Откуда ты, Алешка? Да ты, кажется, урѣзалъ!
— Урѣзалъ я весьма умѣренно и однихъ только благороднѣйшихъ напитковъ. А ты — Сизифъ, и кромѣ перекатыванія камня сверху внизъ ничего ты путнаго изъ своей жизни не сдѣлаешь.
— Ступай спать, — сказалъ ворчливо-отеческимъ тономъ Прядильниковъ, оглядывая нѣсколько румяное лицо своего Алеши. — Алкивіадъ ты этакій безпутный!
— Ну, что-жь, что Алкивіадъ? Ты, чай, помнишь у Майкова:
Слышишь: надъ мудрецами хохоталъ и надъ тобой въ томъ числѣ, какъ подобаетъ истинному цѣнителю земной юдоли. Ты божья коровка, а работаешь на пауковъ. Мудрецы собирались у кого? У Фрины. А съ кѣмъ она надъ ними хохотала? Все съ тѣмъ-же Алкивіадомъ. Ты вотъ всю ночь корпѣлъ, а я жилъ, какъ эллинъ. А кто изъ насъ мудрѣе? Хочешь ты прослушать, такъ я тебѣ это какъ на ладонкѣ выложу.
— Ступай дрыхнуть! Мнѣ докончить нужно.
— Симеонъ Столпникъ! Ты хоть-бы о томъ подумалъ, что вѣдь еще двѣ-три такихъ ночи — и тебя на «Волково» свезутъ. Сдѣлай ты передышечку хоть въ десять минутъ, а я тебѣ тѣмъ временемъ притчу разскажу.
Карповъ прилетъ на диванъ, а Прядильниковъ, съ жестомъ выбившагося изъ силъ гувернера, прихлебнулъ чаю и закурилъ папиросу.
— Такъ вотъ, Сизифъ, Алкивіадъ-то и проникъ въ самую ту паутину, куда тебя пауки затягиваютъ.
— Что ты городишь?
— Ладно. Проникли мы туда въ силу нашей эллинской натуры. Что я тебѣ говорилъ вчера или сегодня, какъ хочешь, на счетъ той блондинки, — помнишь, у кондитерской Файе? Вотъ что значитъ, другъ Николаичъ, знать жизнь не по статистическимъ сборникамъ, а подъ непосредственнымъ наитіемъ…
— Ты былъ у этой бабы? — спросилъ хмурясь и полуулыбаясь Прядильниковъ.
— Во-первыхъ, это не баба въ твоемъ смыслѣ, цѣломудренный инженерныхъ дѣлъ мастеръ. — Ты вѣдь злишься на "женскій полъ и всячески готовъ его уязвить. А попадись ты въ руки такой бабы, она тебѣ за одинъ присѣстъ дастъ смертную встряску. Даже мокренько не останется. По ты оцѣни мою-то проницательность. Сказано было тебѣ: ни Терезой, ни Амаліей тутъ не пахнетъ, а матушка Рассея. Такъ оно и вышло. Сказано было тебѣ: новѣйшаго туза обрабатываетъ. Такъ оно и вышло. А какого туза, смѣю спросить?
— Мнѣ что за дѣло!
— Мы тебѣ и не скажемъ, какого. Ты сначала, любезный другъ, покатай свой камень, выполни добросовѣстно роль Сизифа, а потомъ ужь мы и сорвемъ съ глазъ твоихъ повязку. А все это время Алкивіадъ съ Фриной будутъ хохотать и надъ божьей коровкой, и надъ пауками.
— Алешка! ты напился до чертиковъ!
— Опредѣленіе, лишенное всякой основательности. Ты прослушай лучше, какія были возліянія. За обѣдомъ выпили два крюшона. Было это въ седьмомъ часу. Потомъ катались двояко: и на рысакахъ, и на травѣ. Отъ обѣда до ужина сколько часовъ? Добрыхъ шесть. А за ужиномъ опять два крюшона. Правда, я по коньячкамъ прошелся, но самымъ деликатнымъ манеромъ. Ну, такъ ты разсуди только: что такое для меня два крюшона на протяженіи полусутокъ? Слѣдственно, я нахожусь въ обладаніи всѣмъ моимъ интеллигентнымъ естествомъ. А ты, Сизифъ, взвинчивая свою несчастную нервную систему чайнымъ отваромъ, отъ этого античеловѣческаго упражненія совсѣмъ, я вижу, одурѣлъ и не поймешь моей притчи. Поэтому нравоученія будешь получать исподоволь, по капелькамъ. Не ожидалъ я такого наслажденія, какое сегодня поднесла мнѣ волжская Фрина. Она съ Волги, Николаичъ, и зовутъ ее… нѣтъ, не скажу, какъ зовутъ… Не хочешь къ ней поѣхать?
— Убирайся!
— А тебѣ какъ-бы было полезно. Вотъ-бы ты тутъ всю механику изучилъ и увидалъ-бы, на какихъ гусей работаешь.
Прядильниковъ привсталъ и съ нѣкоторымъ любопытствомъ взглянулъ на Алешу.
— Что такое, что такое? Какую механику, что ты болтаешь?
— Сказано тебѣ: поученіе будешь получать по капелькамъ. Коли сразу тебѣ все разсказать, ты ругаться пачнешь, буркнешь, что я съ пьяныхъ глазъ тебя морочу. А ты дай срокъ. И у Фрины пройду полную выучку и тогда въ твое поученіе такой фельетонъ изображу, въ свифтовомъ родѣ. Ужь какъ я тебя ни люблю, Николаичъ, а пронять нужно.