Вотъ почему въ тридцать пять лѣтъ она смотрѣла почти старухой, хотя внѣшняя сторона ея жизни была самая заурядная и нетрагическая. Жила она съ мужемъ безбѣдно, то здѣсь, то тамъ, то въ Швейцаріи, то во Франціи, то въ Англіи, то въ Италіи, то въ Бельгіи, то въ славянскихъ земляхъ, читала, знакомилась черезъ мужа со всякимъ народомъ; въ свободное время, а у ней его было довольно, припускала себя къ литературнымъ трудамъ, обмывала, обшивала, а потомъ учила и воспитывала свою Лизу.
Судьба мужа наложила и на Надежду Сергѣевну налетъ не личной, а общей грусти. И она начала уязвляться нѳумѣлостью выбрать такое дѣло, которое бы связало ее съ цѣлымъ міромъ труда и мысли. Это-то чувство и погнало ее такъ скоро на родину. И не будь у ней Лизы, она, быть можетъ, начала бы точно такъ же нравственно чахнуть, какъ и ея покойный мужъ, хотя въ ея характерѣ лежало гораздо больше задатковъ выдержки и спокойствія.
Позвонили. Кухарки не было дома. Надежда Сергѣевна сама пошла отворить. Въ переднюю вошелъ Борщовъ. Она такъ въ послѣднее время засидѣлась, что появленіе посторонняго человѣка почти сконфузило ее.
— Надежда Сергѣевна Загарина? — спросилъ Бор-щовъ, приподнимая шляпу.
— Что вамъ угодно?
Надежда Сергѣевна сдѣлала этотъ вопросъ слишкомъ тихо, даже покраснѣла.
— Я Борщовъ. Вамъ долженъ былъ сказать обо мнѣ вашъ добрый знакомый Бенескриптовъ.
— Ахъ, да, — вырвалось у Надежды Сергѣевны.
Она движеніемъ руки попросила Борщова снять пальто и войти въ комнату. Борщовъ съ перваго же взгляда показался ей симпатичнымъ человѣкомъ, но она продолжала чувствовать себя сконфуженною: ей приходилось говорить о своихъ дѣлахъ съ постороннимъ, про котораго она почти ничего не знала.
— Вы меня извините, Надежда Сергѣевна, — началъ Борщовъ, поправляя свою густую красивую бороду: — что я къ вамъ такъ являюсь, безъ рекомендацій.
— Помилуйте, — прервала Надежда Сергѣевна: — какія же тутъ церемоніи. Если вы взяли на себя трудъ пожаловать ко мнѣ, то, вѣроятно, въ моемъ же интересѣ.
Говоря, Надежда Сергѣевна слѣдила за собою и была недовольна тѣмъ, что вообще отстала отъ формъ русской вѣжливости. Ея фраза показалась ей чрезвычайно книжною.
— Господинъ Бенескриптовъ, — продолжалъ Борщовъ: — передалъ мнѣ рукопись вашего перевода. Онъ вамъ, вѣроятно, сообщилъ уже, что я издательскимъ дѣломъ не занимаюсь, но съ великою радостью готовъ буду хлопотать. Я уже передалъ трудъ вашъ одному молодому журнальному сотруднику. Вы знаете, помѣщеніе такой объемистой работы врядъ-ли сдѣлается очень скоро.
— Я и не надѣюсь, — вздохнула Надежда Сергѣевна.
— Позвольте… Еслибъ я имѣлъ только такой результатъ, я-бы не явился къ вамъ. У меня есть болѣе существенное предложеніе, которое, какъ я думаю, вы найдете исполнимымъ.
Борщовъ, по мѣрѣ того, какъ говорилъ, взглядывалъ на Надежду Сергѣевну и лицо его дѣлалось всѣ свѣтлѣе и свѣтлѣе. Онъ началъ испытывать, глядя на Надежду Сергѣевну, то же впечатлѣніе, какое она произвела въ первый разъ на Бенескриптова: впечатлѣніе необыкновеннаго нравственнаго изящества.
— Я готова… — не договорила Надежда Сергѣевна, и уже смѣлѣе взглянула на гостя.
— Угодно вамъ, — началъ дѣловымъ голосомъ Борщовъ, не переставая, однако, улыбаться: — взять на себя трудъ переводчицы съ трехъ языковъ въ редакціи одной газеты?
— Если я только съумѣю.
— О, конечно! Я читалъ ватъ переводъ. Онъ не только показываетъ, что вы прекрасно знакомы съ языкомъ, но въ немъ видѣнъ литературный талантъ.
— Полноте!
— Я хоть и не присяжный оцѣнщикъ, но это было мое впечатлѣніе съ первыхъ строкъ. Вы смѣло можете взять на себя такой трудъ, если только въ состояніи работать въ редакціонные часы.
— Какіе-же это часы?
— Надо быть часу въ двѣнадцатомъ въ редакціи и сидѣть тамъ часа три, четыре. Къ четыремъ часамъ вы можете быть дома.
— Н эти часы совершенно свободна, да и вообще у меня, кромѣ дочери, нѣтъ никакихъ занятій. Она весь день до обѣда въ гимназіи, и только вечеромъ я съ нею позаймусь.
— Вотъ и прекрасно! — вскричалъ Борщовъ. — А условія: полторы копѣйки за строчку.
Надежда Сергѣевна съ недоумѣніемъ взглянула на него.
— Вы никогда не работали построчно?
— Нѣтъ.
— Это вамъ составитъ въ день рубля четыре, рублей пять. Вы кое-что можете брать на домъ, что не къ спѣху.
— Это слишкомъ много, — проговорила Надежда Сергѣевна.
— Ну, нѣтъ-съ, я не такого мнѣнія. По-моему, у насъ переводческій трудъ въ газетѣ оплачивается мизерно… Хорошо составленный политическій отдѣлъ гораздо интереснѣе для публики, чѣмъ пухлые передовыя статьи и фельетоны; а за нихъ платятъ втрое и вчетверо дороже. Словомъ, вы легко заработаете до полутораста рублей въ мѣсяцъ. Весьма желалъ-бы доставить вамъ опредѣленное мѣсячное содержаніе; но на это господа редакторы слишкомъ неподатливы.