— Это какого-же? — спросилъ Борщовъ.
— Тотъ, кто былъ у васъ, Бенескриптовъ. Онъ тоже церемонится, говоритъ, что не хочетъ насъ объѣдать; а я ужь ему толковалъ, что рабочіе не смѣйтъ между собой… какъ-бы это сказать…
— Считаться, — подсказалъ очень серьезно гимназистикъ.
— Ну да, считаться, — повторила Лиза. — Мама! пора обѣдать. Вы, — обратилась она опять къ Борщову: — будьте нашъ другъ. Пожалста, безъ церемоній.
Она начала накрывать столъ и заставила помогать себѣ гимназистика.
Надежда Сергѣевна сѣла въ сторонкѣ съ Борщовымъ. Онъ продолжалъ смотрѣть на Лизу и нѣсколько разъ повторилъ:
— Вотъ такъ новый человѣкъ!
— Лиза моя, — начала Надежда Сергѣевна: — международный ребенокъ.
— Именно международный. А не боитесь вы, что здѣсь она скоро потеряетъ то, что въ ней такъ мило?
— Ей надо будетъ обрусѣть. Оставаться совершенно такою неудобно.
— Почему-же? — спросилъ Борщовъ.
— Да она и не будетъ такой, когда совсѣмъ подрастетъ.
— Вѣроятно, она, — спросилъ Борщовъ: — росла все съ большими?
— Да. У ней всегда были подруги: она скоро сходится и съдѣвочками, и съ мальчиками; но съ большими она начала очень рано болтать. Здѣсь ей пока не особенно ловко. Привыкнетъ…
Лиза пригласила садиться за столъ. Гимназистикъ оглядывалъ всѣхъ все тѣмъ-же серьезнымъ взглядомъ и супъ ѣлъ основательно, точно взапуски съ Лизой.
— Видите-лп, — сказалъ Борщовъ Надеждѣ Сергѣевнѣ, указывая на нихъ обоихъ: — какая огромная разница между нынѣшними дѣтьми и нами, когда мы еще были ребятами. Насъ супъ ничѣмъ нельзя было заставить ѣсть, а эти вонъ какъ уписываютъ.
— Зачѣмъ ты ѣшь хлѣбъ? — спросила Лиза, обращаясь къ своему пріятелю. — Это не надобно.
— Какъ-же не надобно? — откликнулся гимназистъ.
— Такъ, въ Эропъ не ѣдятъ.
— То Европа, а то Россія.
— Вѣдь въ супъ положили хлѣбъ, — растолковывала
Лиза. — Это французскій супъ. Его ѣдятъ безъ хлѣбъ.
— А мнѣ всегда говорятъ: ѣшь съ хлѣбомъ.
— Это не такъ. Надо много ѣсть послѣ-супъ, а въ Россіи совсѣмъ не трогаютъ хлѣбъ.
Борщовъ слушалъ этотъ гигіеническій разговоръ и переглядывался съ Надеждой Сергѣевной.
— А ты знаешь, что? — спросилъ гимназистъ.
— Что?
— Теперь можно конину ѣсть.
— Что такой конина? — изумленно выговорила Лиза.
— Какъ-же ты не понимаешь: лошадиное мясо.
— Что-жь такой? Вездѣ ѣдятъ. Въ Парижѣ всѣ ouvriers.
— А ты ѣла-ли?
— Меня папа водилъ.
— И ты ѣла?
— Намъ давалъ котлетъ.
— И ты это не выдумываешь?
— Я лгать не умѣй, — отвѣтила строго Лиза.
Гимназистъ взглянулъ на нее искоса и немножко покраснѣлъ.
— Ну, я тебѣ вѣрю, — солидно выговорилъ онъ.
— Въ Парижѣ всѣ ѣдятъ, а здѣсь запрещается.
— Ха, ха, ха! — разразилась Лиза: — кто-жѳ можетъ запретить?
— Запрещается. А мы все-таки будемъ ѣсть…
— Кто? — спросила Лиза.
— Да вотъ я съ товарищами.
— Развѣ это такъ вкусно? — вмѣшался въ разговоръ Борщовъ.
— Говорятъ, что вкусно, — отвѣтилъ гимназистъ. — Мы согласились, чтобы пріучать себя.
— Пріучать? — переспросила Лиза.
— Ну, да. Мы всѣ въ студенты хотимъ идти, когда кончимъ курсъ.
— А вы въ какомъ классѣ? — освѣдомился Борщовъ.
— Въ третьемъ.
— А тебѣ зачѣмъ-же ѣсть лошадь, чтобы попасть въ студенты? — разсмѣялась Лиза.
— Вотъ ты все знаешь, а объ этомъ пе можешь догадаться.
— Нѣтъ, не могу, — протянула Лиза.
— Говорятъ тебѣ, мы всѣ въ студенты пойдемъ и будемъ своимъ трудомъ жить. Отъ родителей ничѣмъ не хотимъ пользоваться. А жить дорого.
— Ты знайшь? — спросила Лиза.
— Какъ-же не знать. Говядины фунтъ, хорошей, тридцать копѣекъ и дороже. Студентамъ нельзя ѣсть такой говядины. Мы будемъ кормиться дешевле.
— Ѣсть лошадь? — откликнулась Лиза.
— Да, конину будемъ ѣсть.
— Вотъ онъ какой, — отрекомендовала Лиза своего гимназиста, потрепавъ его по плечу.
И Надежда Сергѣевна, слушая разговоръ новыхъ дѣтей, повеселѣла, а для Борщова былъ настоящій праздникъ.
Къ концу обѣда онъ уже чувствовалъ себя совершенно въ своей семьѣ. Съ Лизой и ея пріятелемъ онъ вступилъ въ самые интимные разговоры. Онъ пригласилъ ихъ къ себѣ въ гости и обѣщался отправиться съ ними въ воскресенье за городъ.
Послѣ обѣда Лиза шепнула на ушко Борщову.
— Мама не захочетъ при васъ въ кровать, а ей нужно.