— Вы господинъ Бенескриптовъ; но я васъ все-таки очень люблю и позволяю вамъ носить эту фамилію. Я знаю, что это значитъ по-латыни. Bene — это Men, по-французски; вѣдь такъ?
— Такъ.
— Ну, и скриптовъ, это я тоже понимаю. Это по-французски — écrire, и выходитъ человѣкъ, который хорошо пишетъ. Вы пишете хорошо, и я вамъ позволяю носить эту фамилію!
Лиза болтала и смотрѣла на мать, разливавшую въ эту минуту супъ. Ей хотѣлось втянуть Ѳедора Дмитріевича въ шуточный разговоръ. Онъ это понялъ и готовъ былъ-бы отвѣчать ей въ тонъ, но чувствовалъ, что оно у него не выйдетъ. Онъ взглядывалъ все на лицо Надежды Сергѣевны, имѣвшее выжидательное выраженіе.
— Гдѣ побывали, Ѳедоръ Дмитріевичъ? — спросила она.
— Да вотъ по своимъ дѣлишкамъ тоже ходилъ…
— Есть-ли надежда вамъ пристроиться здѣсь?
— Врядъ-ли; да признаться вамъ сказать, Надежда Сергѣевна, мнѣ этотъ Петербургъ совсѣмъ не по душѣ. У меня только и есть близкихъ-то людей, что вы да вотъ Лизокъ. Ну, товарищи нашлись-бы, да изъ нихъ народъ-то вышелъ неподходящій. Зашелъ я тутъ какъ-то въ академію. Натыкаюсь на одного чернеца. Онъ ужь въ регаліяхъ разныхъ, а вмѣстѣ мы съ нимъ въ бурсѣ деревенское толокно ѣли. Изволите-ли видѣть, въ сильные міра сего лѣзетъ, въ архіереи. И разговоръ одинъ: какъ ему карьеру свою поскорѣе сдѣлать… Нѣтъ, мнѣ здѣсь не слѣдъ оставаться. Лучше въ какой-нибудь глуши ребятишекъ учить и быть тамъ на свободѣ.
— Мы васъ не пустимъ! — вскричала Лиза.
— Лѣто-то пробудете здѣсь? — спросила Надежда Сергѣевна.
— Извѣстное дѣло. Надо вотъ и васъ совсѣмъ на ноги поставить.
— Ахъ, Ѳедоръ Дмитріевичъ, вы и такъ за меня хлопочете… Теперь я совсѣмъ оправилась и могу сама ходить, да, кажется, толку-то немного будетъ изъ этого хожденія.
— Дайте срокъ, Надежда Сергѣевна.
Лиза оглянула ихъ обоихъ, и въ глазахъ ея промелькнуло безпокойство за мать.
— Вы отъ меня скрываете, кажется, горькую истину? — сказала Надежда Сергѣевна, глядя съ тихою улыбкой на Бенескриптова.
Онъ опустилъ немного голову и началъ сильнѣе дѣйствовать ножомъ и вилкой.
— Мама! — вскричала Лиза: — зачѣмъ ты ему мѣшаешь ѣсть?
— Ужь я по вашему лицу, Ѳедоръ Дмитріевичъ, вижу, что вы получили отказъ въ редакціи.
— Дай ему доѣсть… Зачѣмъ ты его тактъ… толкаешь?
И Надежда Сергѣевна, и Бенескриптовъ разсмѣялись.
— Ну, Ѳедоръ Дмитріевичъ, — сказала весело Надежда Сергѣевна: — разсказывайте теперь все.
— Да вотъ ужь лучше вамъ Лизокъ разскажетъ.
— Это очень простъ! Надо искать libraire, а всѣ журналъ… я не знай, какъ это сказать… Но они тамъ ничего не понимайтъ. On exploite les travailleurs [2].
— Ну, Лиза, — все такъ-же весело проговорила Надежда Сергѣевна: — ты мнѣ немного объяснила.
— Слушай, мама, зачѣмъ искать des patrons? Мы оставимъ общество, coopération, и будемъ сами печатать книги.
— А на какія деньги, мой другъ? — спросила мать.
— Деньги зачѣмъ? Намъ нужно только печатать.
— Ну, а какъ-же печатать? Даромъ никто не станетъ работать.
— Et le crédit? [3]
Надежда Сергѣевна и Бенескриптовъ опять разсмѣялись. Лиза надула губки.
— Вы меня не хотить понимать! — вскричала она и стукнула даже ноженъ по тарелкѣ.
Бенескриптовъ долженъ былъ повторить свой невеселый разсказъ о неудачѣ помѣщенія рукописи въ журналъ; но кончилъ, возлагая большія надежды на того человѣка, который собирается заниматься издательскимъ дѣломъ.
Послѣ обѣда Бенескриптовъ далъ урокъ Лизѣ, а Надежда Сергѣевна немного прилегла. Часу въ восьмомъ Лиза проводила Бенескрпптова до воротъ и, ласково глядя ему въ глаза, сказала на прощанье:
— Семинаристъ мой прелестный!
— Ишь ты! Ужь сказали-бы лучше: семинарпстпще!
И онъ, потрепавъ дѣвочку по плечу широкою ладонью, зашагалъ по направленію къ набережной. Лизокъ имѣла даръ отпускать Бенескриптова въ веселомъ настроеніи, а то бы онъ не справился съ своими ощущеніями. Ему было особенно горько за ту женщину, которая такъ дружественно дѣлила съ нимъ хлѣбъ-соль. Онъ начиналъ серьезно бояться за ея кусокъ хлѣба. Онъ очень хорошо зналъ, что она живетъ на послѣднія деньжонки, а до сихъ поръ хлопоты о подъисканіи сколько-нибудь обезпеченнаго труда нарывались на рядъ отказовъ. Бенескриптовъ чувствовалъ необычайное уваженіе къ уму и способности Надежды Сергѣевны на всякій умственный трудъ; но приходилось уже дѣлать послѣднія попытки. Періодъ жданья и надеждъ истекалъ.
Бенескриптовъ тѣмъ болѣе сочувствовалъ этой женщинѣ, что ея судьба имѣла одинъ общій мотивъ съ его, тоже не красной, долей. Они оба промѣняли гораздо лучшую жизнь на полнѣйшую необезпеченность, изъ-за желанія предаться какому-нибудь живому дѣлу на родной почвѣ.