— Знаю, что это за гусь, — проговорилъ Карповъ.
— Гусь?
— Даже лапчатый!
— Стало-быть, изъ породы хищниковъ?
— Уже довольно того: другъ и пріятель статскаго генерала Саламатова.
— Вы гдѣ же съ нимъ встрѣчались? — спросилъ озабоченно Борщовъ.
Карповъ улыбнулся.
— У такой дамы, которая знаетъ всю подноготную объ немъ.
— Эта дама одна изъ совращенныхъ вами женъ?
— Напротивъ, это одна изъ женъ, совратившихъ меня.
— И что же выходитъ изъ ея показаніи?
— Изъ ея показаній выходитъ, что господинъ Воротилинъ представляетъ собою блистательный тинъ всеяднаго животнаго. И кромѣ показаній женщины, знающей его и вдоль и поперекъ, я самъ имѣлъ съ онымъ субъектомъ легкій разговоренъ о его профессіи. Принципы его, по эластичности, уподобляются лежачимъ рессорамъ.
Лицо Борщова затуманилось.
— Спасибо, что предупредили, — сказалъ онъ: — надо будетъ держать ухо востро. Видимое дѣло: этотъ Воротилинъ имѣетъ въ рукахъ что-нибудь такое, съ чего онъ желаетъ содрать жесточайшій процентъ.
— И сдеретъ, — подкрѣпилъ Карповъ.
— Надо-бы узнать подъ-рукой, — продолжалъ Борщовъ: — какіе у него замыслы?
— Узнать это будетъ не легко. Да вѣдь онъ долженъ же объявить, что ему надо?
— Эта женщина чрезвычайно скромна, застѣнчива и неопытна. Ей нельзя самой вести переговоры. Я и вызвался помочь ей.
— Ну ужь позвольте, — вскричалъ Карповъ: — коли ей кто поможетъ, такъ вашъ покорнѣйшій слуга.
— Будто-бы?
— Вѣрно.
— Вѣроятно, черезъ даму, совратившую васъ.?
— Именно.
— Такъ, пожалуйста, помогите мнѣ, сдѣлайте такъ, чтобы г. Воротилинъ сократилъ свои требованія.
— Его таки держатъ въ решпектѣ. Мнѣ лично было бы очень пріятно, если-бъ этого хищника на чемъ-нибудь хорошенько изловили.
— А вы, стало быть, жуируете съ барынями, около которыхъ вертятся такіе господа?
— Жуирую! Смердящая тоска!
— Будто бы? — спросилъ насмѣшливо Борщовъ.
— А вы думали, я и въ самомъ дѣлѣ Иванъ Александрычъ Хлестаковъ?
— Иу, ужь сейчасъ и Хлестаковъ. Вы сами знаете, кто вы. Не даромъ же вы зовете себя эллиномъ и Алквіадомъ.
— Какой я эллинъ! Да и возможна-ли жизнь наслажденій въ этомъ пнгерманландскомъ болотѣ? Вы здѣсь останетесь еще?
— Да не знаю, право. Надо-бы дождаться этого Воротилина. Вы бы насъ познакомили…
— Не дожидайтесь. Лучше обождите и скажите вашей знакомой, чтобы она его раньше трехъ дней не звала, а я, тѣмъ временемъ, все вывѣдаю, что вамъ надо знать, и тогда вы отправитесь къ нему во всеоружіи. Знаете, что я вамъ предложу?
— Что?
— Излеръ наведетъ на насъ сугубую тоску.
— Весьма вѣроятно.
— Надо спѣшить на лоно природы.
— Гдѣ же ее взять въ Новой деревнѣ?
— Нѣтъ природы на сушѣ, зато есть водяная. Поѣдемте на взморье.
— Съ какой стати, у меня много работы.
— Да вѣдь вы рѣшились же потерять нѣсколько часовъ, выжидая хищника. Я вамъ доставилъ надлежащія свѣдѣнія, удовольствуйтесь ими на первый разъ и пожертвуйте мнѣ конецъ вечера.
Борщовъ согласился.
Часа черезъ три оба они сидѣли на балкончикѣ трактира «Старо-Палкинъ» и ужинали. Совсѣмъ бѣлая ночь тянулась по Невскому. Уличная жизнь еще не стихла. Съ разныхъ сторонъ раздавался дребезжащій звукъ дрожекъ.
Карповъ расположился было плотно закусить; но бесѣда приняла такой оборотъ, что кусокъ туго шелъвъ горло.
— Воля ваша, — говорилъ ему Борщовъ, теребя свою бороду: — такъ жить нельзя, какъ вы живете, любезнѣйшій Алексѣй Нико.іаепичъ. Кто вы такой въ сущности?
— Бумлеръ, — отвѣтилъ уныло Карповъ.
— Бумлеръ! Развѣ это не постыдно? Неужели въ самомъ дѣлѣ вы до сихъ поръ находитесь въ какомъ-то снѣ? Всѣ кричатъ, что людей нѣтъ, а посмотришь, молодой народъ съ умомъ, съ даровитостью тратится на чортъ-знаетъ что!
— Знаете что, Борщовъ, перебилъ его Карповъ: — вы ужь лучше не раздразнивайте меня.
— Напротивъ, мнѣ и хочется раздразнить.
Карповъ налилъ себѣ изъ графинчика рюмку коньяку, крякнулъ и закрылъ глаза.
— Наивный вы баринъ, посмотрю я, — заговорилъ онъ искренне-насмѣшливымъ тономъ. — Вы, кажись, постарше меня будете, а вѣдь совсѣмъ, голубчикъ мой, не знаете настоящей-то россійской трагедіи. Вы въ теоретическомъ чаду живете, хотя и считаетесь практикомъ, а я, бумлеръ, вижу всю подноготную. Вы вотъ меня, и Николаичъ тоже, за пристрастіе къ крѣпкимъ напиткамъ охуждаете; а я этимъ крѣпкимъ напиткамъ обязанъ особымъ знаніемъ Петербурга. Теперь я уже кончилъ свой искусъ и, благодаря женскому полу и моей эллинской натурѣ, могу только отъ времени до времени вспрыскивать праздникъ жизни, но годика два тому назадъ придерживался, и вотъ тогда-то я позналъ, что одна треть истыхъ дѣтей Петербурга въ самыхъ разнобразныхъ сферахъ — тайные пьяницы. Прежде, лѣтъ двадцать назадъ, былъ загулъ, открытое пьянство съ горя, отъ пустоты сердечной или отъ какихъ-нибудь другихъ мерзостей. Теперь-же этого рессурса нѣтъ. Топить горе въ зеленомъ винѣ сдѣлалось смѣшно и старомодно. Запою тоже перестали вѣрить. Вотъ и образовался цѣлый міръ тайныхъ потребителей хлѣбнаго вина. Вы будете годами знакомы съ человѣкомъ, и не узнаете, что онъ тайный. Человѣкъ постоянно на ногахъ и на виду, отецъ семейства, дѣлецъ, администраторъ или просто рантье, всегда приличенъ. Даже домашніе-то, жены не знаютъ. И спеціалистъ только можетъ проникнуть въ суть дѣла. Незамѣтно, въ разные часы дня, здѣсь и тамъонъ уже пропуститъ извѣстное число рюмочекъ. Войдите вы къ нему утромъ рано и застаньте его въ кровати или только-что воставшаго отъ сна, вотъ вы тутъ и увидите алкоголическую трагедію. Предъ вами ие человѣкъ, а мертвое тѣло. И будьте увѣрены, у него гдѣ-нибудь припрятанъ графинчикъ; безъ графинчика онъ погибъ. Всталъ, рюмки двѣ проглотилъ, ну и пошла опять машина на цѣлый день. Но вы спросите, какъ онъ ночь провелъ. Такой вѣдь моментъ наступаетъ, когда спать ужь больше бренному тѣлу не полагается. Вотъ тутъ-то, если онъ почтенный джентльменъ, отецъ семейства, и начинаются муки Тантала. Одинъ мнѣ признавался, чрезъ какія страданія проходилъ онъ, лежа съ открытыми глазами на кровати и не имѣя духа встать, чтобы не разбудить никого въ домѣ и не выдать своихъ безсонницъ. Наступаетъ и такая минута, когда утромъ уже нельзя сразу поставить себя на ноги. Я былъ свидѣтелемъ сцены, достойной изображенія въ гогартовскомъ вкусѣ. Сидѣлъ я утромъ въ кабинетѣ у одного тайнаго. Пріѣзжаетъ къ нему другой такого-же свойства. Входитъ. Я, какъ на него взглянулъ, говорю себѣ: «сей мужъ дошелъ до зеленаго змѣі». Хозяинъ его сейчасъ-же угощаетъ водочкой; а онъ, какъ взглянулъ на графинчикъ, и два шага назадъ. «Поэтому-то, говоритъ, я къ тебѣ и собрался такъ рано. Сегодня встаю, подхожу къ шкапчику, наливаю и только-что поднесъ къ губамъ, точно меня кто обухомъ по головѣ: не могу! Я и такъ и этакъ, и корочку чернаго хлѣба и всякую штуку, испугался, любезный другъ, и вотъ къ тебѣ; можетъ быть, вдвоемъ будетъ лучше.» Стали они выдѣлывать всякія заклинанія, и насилу-то удалось пропустить одну рюмочку. И вотъ такими-то тайными кишитъ городъ Петербургъ…