И онъ, усмѣхнувшись, побрелъ внизъ по Невскому. Среди бѣлесоватой тишины раздавалось глухое дребезжанье. Полотно безконечной улицы сливалось съ утреннимъ туманомъ и все готово было проснуться, но не на радостное ликованіе подъ лучами яркаго солнца, а на ту-же петербургскую пыльную и душную возню.
КНИГА ВТОРАЯ
I.
Темная петербургская осень стучала рѣдкимъ, холоднымъ дождемъ въ окна просторнаго, полуосвѣщеннаго кабинета. Въ каминѣ тлѣлъ каменный уголь. Большой письменный столъ освѣщался лампой и двумя двойными подсвѣчниками съ бронзовыми абажурами. За столомъ сидѣлъ, нагнувшись надъ кипой бумагъ, человѣкъ лѣтъ тридцати-шести, съ худымъ, продолговатымъ лицомъ и длиннымъ носомъ. Его бѣлокурые волосы, съ проборомъ посрединѣ головы, были зачесаны по-англійски. Лобъ съ особенною рѣзкостью выказывалъ очертанія черепа. Скучные, довольно большіе глаза смотрѣли неподвижно. Широкій ротъ съ безцвѣтными губами и бѣлыми, крупными зубами не мѣнялъ выраженія дѣловой сосредоточенности.
Въ комнатѣ раздавался только легкій трескъ каменнаго угля и скрипъ пера, которое двигалось методически, оставляя на листахъ отмѣтки.
Мы въ кабинетѣ Александра Дмитріевича Повалишина, одного изъ самыхъ видныхъ людей новаго судебнаго міра. Онъ въ два — три года составилъ себѣ репутацію образцоваго «magistrat». Учился онъ въ привилегированномъ заведеніи, потомъ служилъ безъ перерыва въ сенатѣ и тотчасъ-же попалъ на видное мѣсто по судебной реформѣ. Александръ Дмитріевичъ принадлежитъ къ новой генераціи петербургскихъ молодыхъ людей, прикованныхъ къ служебной карьерѣ. Прямо изъ-подъ треуголки онъ превратился въ сенатскаго дѣльца, сохраняя при этомъ безукоризненную свѣтскую внѣшность. Родился и воспитывался онъ въ барской семьѣ, которая изъ деревенской глуши перевезла въ Петербургъ всѣ свои претензіи и замашки. Но въ Петербургѣ Саша Повалишинъ, поступая въ привилегированное заведеніе, очень скоро освободился отъ вліянія семьи. Онъ сдѣлался образцовымъ воспитанникомъ, совершенно петербургскаго покроя: тихимъ, прилежнымъ, безъ штатскаго юнкерства и безъ замашекъ степнаго барченка. Къ окончанію курса у него явилось даже желаніе идти по профессорской дорогѣ; но его спокойная флегматическая натура легко помирилась и съ другими житейскими рамками. Вмѣсто каоедры, онъ занялъ скромное мѣсто помощника секретаря и потянулъ лямку, какъ самый худородный и безвѣстный служака. Онъ ходилъ аккуратнѣйшимъ образомъ въ сенатъ, высиживалъ тамъ усерднѣе всякаго регистратора и набиралъ на домъ цѣлые вороха дѣла. Свѣтскія связи и знакомства шли у него своимъ чередомъ. Въ свѣтъ ѣздилъ онъ такъ-же аккуратно, какъ ходилъ въ сенатъ, и тамъ состоялъ больше при дамахъ, чѣмъ при дѣвицахъ. Съ дамами взялъ онъ шутливо-пріятельскій топъ, и всѣ опѣ считали его способнымъ на одно вранье. Такъ прошли у него десять лѣтъ, и тридцати одного года онъ явился крупнымъ magistrat. Новая должность выяснила вполнѣ типъ Повалишина. Какъ-будто онъ отъ колыбели готовился къ ней.
Безстрастно и невозмутимо велъ онъ пренія, давалъ слово сторонамъ и произносилъ заключительныя рвчи: все это съ оттѣнкомъ судейскаго благодушія, которое заставило одну изъ его знакомыхъ воскликнуть, говоря о немъ: «c’est un juge angélique!»[8] Серьезность его имѣла въ себѣ что-то отзывающееся исполненіемъ культа. Говорилъ онъ низкимъ голосомъ, нѣсколько протяжно и въ носъ, сь необычайно-отчетливымъ произношеніемъ словъ. Но въ его солидности не было того департаментскаго оттѣнка, который дѣлается обязательнымъ для каждой гражданской особы, прошедшей искусъ канцелярій. Онъ смотрѣлъ гораздо больше молодымъ протестантскимъ пасторомъ, чѣмъ русскимъ дѣйствительнымъ статскимъ совѣтникомъ…
Черезъ двѣ комнаты отъ кабинета Александра Дмитріевича. въ будуарѣ, обитомъ свѣтлымъ фрацузскимъ кретономъ, у письменнаго стола сидѣла молодая женщина и перелистывала тетрадь, переплетенную въ синій сафьянъ. Она дѣлала отмѣтки карандашомъ и безпрестанно задумывалась. Лицо этой женщины кидалось въ глаза свѣжестью и энергіей. Его овалъ былъ нѣсколько полный, особенно въ нижней части. Щеки дышали здоровьемъ. Надъ верхнею губой пробивался чуть-чуть замѣтный пушокъ. Вырѣзъ ноздрей обличалъ несомнѣнную страстность, которая сидѣла и въ выраженіи крупныхъ, сѣрыхъ, чисто-русскихъ глазъ. Густые, блестящіе, каштановые волосы, падающіе двумя локонами но плечамъ, съуживали лобъ, рѣзко отдѣлявшійся своею бѣлизной отъ яркаго румянца щекъ.