— Перестань, Catherine, — прервалъ съ горечью Александръ Дмитріевичъ: — въ в ту минуту ты заботишься вовсе не обо мнѣ. Тебя увлекаетъ встрѣча съ человѣкомъ, который предается тѣмъ же туманнымъ порывамъ, какъ и ты.
— Ты его совсѣмъ не знаешь!
— Не знаю, но вижу отсюда.
— О немъ нечего теперь говорить, Alexandre, въ такомъ тонѣ.
Съ этими словами Катерина Николаевна сдѣлала движеніе, какъ бы желая встать. Александръ Дмитріевичъ удержалъ ее за руку, присѣлъ къ ней и взялъ ее за талію. Она не отодвинулась, но не глядѣла на него и сидѣла неподвижно, все съ тою же тревожною миной.
— Catherine, — прошепталъ онъ: — ты меня не любишь!
Она молчала.
— Ты не можешь не видѣть, какъ ты мнѣ дорога!
Она продолжала молчать.
— Не обращай вниманія на мою оболочку. Я равнодушенъ ко всему, кромѣ тебя!
Она высвободилась и встала съ дивана.
— Александръ Дмитріевичъ, — сказала опа строгимъ голосомъ: — неужели это правда? Неужели вы равнодушны ко всему, кромѣ меня? — Но ваша любовь мертва. Она не двигаетъ васъ, не побуждаетъ васъ ни къ чему. Это жалкая и эгоистическая страсть.
Мужъ слушалъ ее и глядѣлъ на нее большими, изумленными глазами, блѣднѣя съ каждою минутой все больше и больше.
— Что ты говоришь, Catherine?
— Вы сами произнесли себѣ приговоръ.
— Какой же?
— Наше чувство ко мнѣ мертво.
Опа стояла передъ нимъ выпрямившись. Взглядъ ея былъ быстрый и короткій. Волненіе исчезло съ лица и замѣнилось чѣмъ-то новымъ: смѣсью горечи съ насмѣшкой.
— Catherine, — вскричалъ Александръ Дмитріевичъ, хватая ея за руки и опускаясь на полъ: — ты убиваешь меня! Скажи мнѣ, чего ты хочешь, чего недостаетъ тебѣ?
— Благодарю васъ, — отвѣчала она почти безстрастнымъ голосомъ: — за ваше признаніе. Вамъ ничего больше не нужно!
Она разсмѣялась. Отъ этого смѣха Александръ Дмитріевичъ сталъ еще блѣднѣе.
— Ты больна. — выговорилъ онч, съ усиліемъ н поднялся.
— Да, я больна. На меня блажь нашла! Чего еще мнѣ недостаетъ: у меня есть мужъ, умный, на видномъ мѣстѣ, добродѣтельный, исполняющій свято свои обязанности. Меня онъ любитъ. Только меня и любитъ; а ко всему остальному совершенно равнодушенъ. И я недовольна! Въ самомъ дѣлѣ, я больна!
И она начала ходить скорыми шагами по комнатѣ. Мужъ застылъ на одномъ мѣстѣ и слѣдилъ за нею глазами, въ которыхъ глухая страсть вспыхивала томительною тревогой.
Катерина Николаевна начала потирая, себѣ руки, потомъ какъ-то выламывать ихъ и вытягиваться всѣмъ тѣломъ, потомъ явился истерическій смѣхъ…
Черезъ минуту она лежала на диванѣ, схваченная сильнѣйшимъ припадкомъ. Мужъ, испуганный, хлопоталъ около нея вмѣстѣ съ горничной. Когда она пришла немного въ себя, она не сказала ему ни одного слова; только жестомъ показала ему, что опа желаетъ остаться одна.
Въ эту ночь Александръ Дмитріевичъ ночевалъ въ своемъ кабинетѣ. Заснуть онъ не могъ. Нѣсколько разъ еиу страстно хотѣлось узнать, что дѣлается съ женой, но онъ боялся идти къ ней. Голова его работала въ такихъ-направленіяхъ, по которымъ онъ не привыкъ пускать свою мысль. Онъ объяснилъ поведеніе своей жены нервнымъ разстройствомъ, по только въ первыя минуты, а потомъ тотчасъ же всталъ передъ нимъ вопросъ: что будетъ, если душевный анализъ его жены не уймется? Вопросъ этотъ испугалъ его; онъ чувствовалъ даже, какъ холодный потъ выступаетъ у него на лбу отъ трагическаго сознанія, что такую женщину, какъ Катерина Николаевна, обманутъ нельзя, что она распознаетъ и впослѣдствіи, и подъ личиной, которую онъ могъ бы надѣть на себя, настоящую сущность его житейской доли. Передѣлать себя ему не было никакой возможности.
Къ разсвѣту Александръ Дмитріевичъ произнесъ безпощадныя слова: «я выдохся для жены своей», и какъ только онъ сказалъ ихъ про себя, онъ точно успокоился, тревожная дума оборвалась; дальше идти было некуда.
Часу въ одиннадцатомъ онъ послалъ спросить, про-снулась-ли Катерина Николаевна. Ему доложили, что опа еще не просыпалась. Въ одиннадцать онъ нашелъ ее за письменнымъ столомъ, нѣсколько блѣдною, по бодрою и даже улыбающеюся.
Ни въ какія объясненія о вчерашнемъ Александръ. Дмитріевичъ не вступалъ.
— Какъ ты себя чувствуешь? — спросилъ онъ.
— Очень хорошо, — мягко отвѣтила она.
— Думаешь выѣхать?
— Да, думаю.
Больше они ничего другъ другу не сказали. Онъ отправился въ судъ, она записала что-то въ свою тетрадь и прилегла на кушеткѣ съ книгой. Читала она очень невнимательно, нѣсколько разъ вскакивала и начинала ходить по комнатѣ, потомъ присѣла опять къ письменному столу и написала записку. Записка была къ Борщову. Въ ней стояло: