Бенескриптовъ узналъ все зто отъ соотечественницы, сразу полюбившейся ему. Онъ излилъ ей всю свою душу и самъ схватился за ея возвращеніе, какъ за какой-то перстъ, указывающій ему настоящую дорогу. Онъ отправилъ Надежду Сергѣевну (это была она) со всякими поощрительными пожеланіями и въ тотъ-же день подалъ просьбу объ отставкѣ. Черезъ мѣсяцъ онъ былъ въ Петербургѣ и, прежде чѣмъ началъ хлопоты о своемъ насущномъ хлѣбѣ, предоставилъ себя въ полное распоряженіе Надеждѣ Сергѣевнѣ. Она вскорѣ по пріѣздѣ заболѣла. Поправившись, принялась она за усиленный трудъ. Ея Лиза стала ходить въ гимназію. На кое-какія деньжонки она устроила квартирку. Но помѣщенія работѣ Бенескриптовъ еще не добился.
Вотъ это-то и начинало грызть его. А собственная судьба отошла на задній планъ. Онъ привезъ съ собой рублей полтораста и надѣялся прожить на нихъ, по крайней мѣрѣ, полгода. Ему не хотѣлось кидаться на первый попавшійся заработокъ. Его нравственная гордость нашептывала ему все тотъ-же идеалъ независимости, который всплылъ впервые передъ нимъ подъ вліяніемъ умственнаго кризиса. Ѳедоръ Дмитріевичъ начиналъ сознавать въ себѣ призваніе преподавателя и наставника и надѣялся, что безъ особенныхъ домогательствъ получитъ мѣсто смотрителя какого-нибудь училища.
Дни проходили въ бѣготнѣ по редакціямъ съ переводами Надежды Сергѣевны и въ подыскиваніи разнаго народа, чрезъ кого можно было-бы добыть ей сколько-нибудь обезпеченный заработокъ. Редакторовъ приходилось оставить въ покоѣ и обратиться къ тому молодому человѣку, о которомъ говорили ему наканунѣ, какъ о совершенно подходящей личности.
III.
На слѣдующее утро, часу въ одиннадцатомъ, Бенескриптовъ шелъ по Владимірской. Въ Хлѣбномъ переулкѣ онъ взглянулъ на номеръ четырехъ-этажнаго дома и сталъ подниматься по парадной лѣстницѣ въ четвертый этажъ. На площадкѣ онъ прочелъ на металлической доскѣ съ рельефными буквами: «Павелъ Михайловичъ Борщовъ».
Позвонилъ онъ не особенно громко, но и безъ робости. Вообще въ немъ, съ его пріѣзда въ Петербургъ, зажило особое чувство нравственной неприкосновенности. Ѳедоръ Дмитріевичъ былъ убѣжденъ, что свою личность онъ всегда и во всякихъ обстоятельствахъ защититъ, — стало быть, смущаться ему нечего.
Отворилъ ему молодой малый, одѣтый артельщикомъ. Борщовъ былъ дома, и Ѳедора Дмитріевича попросили прямо въ кабинетъ. Ѳедоръ Дмитріевичъ очутился въ очень просторной комнатѣ, которая была больше похожа на контору, чѣмъ на рабочій кабинетъ, хотя въ ней стояли два большихъ шкапа съ книгами и письменный столъ былъ заваленъ бумагами. Но, кромѣ письменнаго стола, помѣщались двѣ конторки, несгараемый шкапъ; а по стѣнамъ висѣли всякія объявленія, карты, росписанія и тарифы. Въ глубинѣ комнаты — турецкій диванъ, а съ боку его — маленькій столикъ и на немъ недопитый стаканъ чаю.
Ѳедоръ Дмитріевичъ увидалъ у одной изъ конторокъ фигуру молодаго мужчины съ свѣтлорусою бородой, розовыми щеками и правильнымъ великорусскимъ профилемъ, въ короткомъ сѣромъ пиджакѣ. Онъ низко наклонилъ голову надъ большою счетною книгой и правою рукой щелкалъ на счетахъ.
Бенескриптовъ слегка откашлялся и подошелъ поближе къ конторкѣ.
— Извините, пожалуйста, — проговорилъ, не поднимая головы Борщовъ: — я сейчасъ къ вашимъ услугамъ.
Онъ поспѣшно щелкнулъ еще нѣсколько разъ и, захлопнувъ книгу, всталъ во весь ростъ. Лицо его казалось еще румянѣе, чѣмъ въ профиль. Свѣтло-сѣрые глаза съ длинными рѣсницами глядѣли бойко и весело. Вокругъ глазъ пробивались мелкія веснушки.
Онъ поклонился впередъ туловищемъ и погладилъ бороду правою рукой.
— Вы г. Борщовъ? — спросилъ Ѳедоръ Дмитріевичъ.
— Да-съ, прошу садиться. Вы по дѣлу?
Бенескриптовъ сѣлъ противъ конторки и расправился, Онъ не чувствовалъ никакой неловкости. Наружность Борщова пришлась ему по душѣ.