— Вотъ видите-ли, Павелъ — заговорилъ онъ: — я къ вамъ пришелъ безъ всякихъ рекомендацій и хлопотать буду не о себѣ самомъ. Фамилія моя Бенескриптовъ. Былъ посольскимъ псаломщикомъ и теперь собираюсь тянуть лямку на Руси. Сказывали мнѣ, что вы хотите заняться издательскимъ дѣломъ на благородныхъ началахъ и капиталъ для этого имѣете. Такъ вотъ я и пришелъ предложить вамъ изданіе одного англійскаго сочиненія, переводъ прекрасный — и сдѣланъ женщиной достойнѣйшей. Если прикажете, я вамъ его оставлю.
И Бенескриптовъ полѣзъ за сверткомъ въ задній карманъ сюртука.
— Извините, — отвѣтилъ Борщовъ: — я вижу, что вамъ про меня разсказали не совсѣмъ то, что слѣдуетъ. Я издательскимъ дѣломъ не думаю заниматься.
Бенескриптовъ совсѣмъ опѣшилъ.
— Не думаете? — вырвалось у него.
— Да у меня и капиталовъ не нашлось-бы, если-бы я и хотѣлъ заняться издательствомъ.
— Какъ же мнѣ сказывали?…
— Я догадываюсь. Я издалъ двѣ книги по вопросамъ, которые меня интересуютъ, экономическаго содержанія. Вотъ меня и сочли, можетъ быть, ваши знакомые за издателя. Я рискнулъ моими трудовыми крохами. Книжки до сихъ поръ идутъ порядочно. Будь у меня деньги, я весьма не прочь былъ бы доставлять работу литературнымъ пролетаріямъ. Я, какъ видите по моей обстановкѣ, занимаюсь ремесломъ конторщика. Этотъ кусокъ хлѣба позволяетъ мнѣ жить, а въ свободное часы отдаюсь инымъ интересамъ.
— Въ такомъ случаѣ, — заговорилъ глухо Бенескриптовъ — простите великодушно, что обезпокоилъ васъ: вы человѣкъ занятой.
— Пожалуйста, не извиняйтесь. Я жалѣю, что вы напали не на того, кого вамъ нужно; но у меня есть кое-какіе знакомые въ журнальномъ и книжномъ мірѣ. Я могу поговорить, и если вещь хорошая и грамотно переведена.
— О, ужь на счетъ этого, — перебилъ Бенескриптовъ: — можете быть покойны! Переводчица — женщина рѣдкаго образованія, и еслибы вы знали ея судьбу, ужь навѣрно оказали бы ей всякую поддержку. Я говорю вамъ это такъ опредѣлительно потому, что вы смотрите человѣкомъ душевнымъ и понимающимъ вещи.
Борщовъ улыбнулся глазами и протянулъ Бенескриптову руку.
— Очень радъ. Вы мнѣ тоже нравитесь, и то, что вы мнѣ сообщили о себѣ, интересуетъ меня. Вы долго жили заграницей?
— Да, лѣтъ около пяти будетъ.
— И оставили мѣсто по какимъ-нибудь непріятностямъ?
— По собственному желанію.
— Вѣдь, кажется, эти мѣста очень покойны?
— Покойны, да помириться-то съ ними нельзя человѣку, который вокругъ себя оглянется и въ разумъ войдетъ.
Лицо Бенескриптова получило тотчасъ же такое выраженіе, что Борщовъ взглянулъ на него съ еще болѣе сочувственнымъ любопытствомъ.
— Особенно пріятно, — сказалъ онъ: — слышать это отъ васъ. Не хотите-ли стаканъ чаю? Я утренніе счеты покончилъ. Мы потолкуемъ, вы мнѣ разскажете: какъ вы дошли до рѣшенія промѣнять выгодное мѣсто на…
Борщовъ остановился.
— Да, на то, что даетъ кусокъ хлѣба, не требуя халуйства.
— И пріѣхали сюда по собственному желанію работать на почвѣ?
— Да, какъ вы изволили выразиться — на почвѣ.
Борщовъ всталъ изъ-за конторки и зашагалъ крупными шагами по комнатѣ.
— Прекрасно, прекрасно, — заговорилъ онъ. — Я тоже поѣздилъ по заграницамъ, кое-чему поучиться, но не остался бы тамъ. Надо тянуть здѣсь лямку чернорабочаго. Заработокъ мой дается мнѣ не особенно трудно, но онъ для меня послѣдняя статья. Я ищу въ другихъ мѣстахъ задушевнаго дѣла, а главное — ищу людей. Одинъ въ полѣ не воинъ. Знаете, какъ въ романѣ Шнильгагена?
— Думаю, — отвѣтилъ Бенескриптовъ; — что вы назвали переводное заглавіе романа, читаннаго мною по-нѣмецки съ особеннымъ удовольствіемъ. Людей вы ищете; а люди ищутъ насущнаго хлѣба, явившись въ предѣлы россійской имперіи. Вотъ хотя-бы та женщина, за которую я пришелъ просить васъ. Не знаю, много ли найдется у васъ въ Петербургѣ такихъ высокопочтенныхъ личностей.
— Вы меня очень заинтересовали, — вскричалъ Борщовъ, подсаживаясь къ Бенескриптову. — Разскажите мнѣ про нее, я готовъ съ нею познакомиться.
Ѳедора Дмитріевича нечего было упрашивать. Онъ съ возрастающимъ одушевленіемъ началъ говорить о Надеждѣ Сергѣевнѣ. И Лизу охарактеризовалъ онъ такъ, что Борщовъ заинтересовался столько же дочерью, сколько и матерью.
Минутъ черезъ двадцать онъ уже почти пріятельски говорилъ съ Бенескриптовымъ, просилъ его заходить, взялся хлопотать о помѣщеніи рукописи и пріѣхать съ доброю вѣстью къ Надеждѣ Сергѣевнѣ.
— Мы и васъ пристегнемъ къ какому-нибудь хорошему дѣлу, — говорилъ онъ, провожая его въ переднюю.
— Я на одно дѣло способенъ: съ дѣтьми возиться.