Малявскій почти не слушалъ Воротилина. Изъ боковой комнаты доносилось цыганское пѣніе съ бряцаньемъ гитары.
— Это гдѣ цыгане? — спросилъ Малявскій.
— Здѣсь кто-нибудь заставилъ пѣть…
— Что за вытье подлое! — выругался Малявскій и пошелъ скорыми шагами къ пуску въ зимній садъ.
А въ бесѣдкѣ Зинаида Алексѣевна говорила Саламатову:
— Послушайте, Борисъ Павловичъ, не дѣлайтесь сладкимъ селадономъ, это васъ сейчасъ же уронитъ въ моихъ глазахъ. Неужели умный человѣкъ, какъ вы, не можетъ выпить лишній бокалъ шампанскаго безъ того, чтобы сейчасъ же не разомлѣть передъ женщиной?
— Вы умница, умница! — повторялъ Саламатовъ, держа ее за руку,
— Можетъ быть, и умница, да вы-то будьте поумнѣе.
— Развѣ я дѣлаю глупости?
— Намѣреваетесь. Это видно, что вы имѣете дѣло богъ-знаетъ съ какими женщинами. А вы должны быть рады, что васъ сбираются изучать.
— Это правда, — согласился Саламатовъ: — я вожусь богъ-знаетъ съ какими женщинами; а въ васъ я вижу что-то особенное, какой-то air fixe, который мнѣ очень нравится, я отъ васъ не скрою…
Она высвободила руку и сказала:
— Пора ѣхать, у меня голова заболѣла.
— Полноте, — упрашивалъ Саламатовъ. — Еще хоть одинъ флакончикъ. Вотъ подойдутъ тѣ господа!
— Нѣтъ, начнется попойка, я этого не хочу. Я выпью, пожалуй, стаканъ чаю…
Малявскій показался у входа въ будку.
— Можно нарушить сладкій tete-a-tete? — спросилъ онъ.
— Нарушайте, — откликнулась Зинаида Алексѣевна. — Куда вы пропадали? А гдѣ адвокатъ?
— Онъ идетъ за мной.
Показался и Воротилинъ. Саламатовъ прошелся съ нимъ на счетъ «жидкаго», а Зинаида Алексѣевна пила чай.
— Пора по домамъ— крикнула она и встала.
Саламатовъ началъ опять упрашивать; но она не соглашалась остаться дольше.
Дорогой въ саняхъ одинъ только Саламатовъ и говорилъ. Воротилинъ и Малявскій отмалчивались. Когда въѣхали въ городъ, Малявскій спросилъ Зинаиду Алексѣевну:
— Довольны-ли вы вечеромъ?
— Очень, — отвѣчала она весело: —но вы, кажется, совсѣмъ раскисли?
— Раскисъ! Что это за выраженіе?
— Самое подходящее.
— Я и не думалъ раскисать; но занимать васъ я не считалъ нужнымъ.
— Никто васъ и не просилъ.
Оба они почувствовали, какъ далеки они другъ отъ друга. Зинаидѣ Алексѣевнѣ сдѣлалось сначала жутко: ея тонъ показался ей черезчуръ бездушнымъ. Но тотчасъ же она нашла ему оправданіе; въ тонѣ самого Малявскаго слышалась раздраженная мелочность, а вовсе не ревность.
«Ему рѣшительно все равно, — говорила она про себя: — начнетъ за мной ухаживать Саламатовъ или нѣтъ, можетъ быть, даже это ему будетъ и на руку. Его бѣситъ только то, что тотъ оказался, въ моихъ глазахъ, крупнѣе и занимательнѣе его, и Саламатовъ въ самомъ дѣлѣ занимательнѣе. Я вижу его насквозь и очень рада, что такъ скоро разглядѣла. Онъ меня ни капельки не любитъ. Онъ совершеннѣйшій сухарь. Онъ бьется только изъ-за того, чтобы свое «я» обставить повыгоднѣе.»
Малявскій, получивши рѣзкій отвѣтъ отъ Зинаиды Алексѣевны, совсѣмъ насупился, и его мысли вторили тому, что бродило въ ея головкѣ.
«Ты смѣешь такъ мнѣ отвѣчать, — злился онъ. — Ты расчухала окончательно, что генералъ Саламатовъ возъимѣлъ къ тебѣ нѣжныя чувства. Хорошо-же! Я для тебя мелокъ. Тебѣ крупныхъ надо! Посмотримъ: куда дѣнутся твои гражданскіе принципы, когда ты поступишь въ преемницы къ Авдотьѣ Степановнѣ? Тогда мы съ тобой потолкуемъ на эту тему, а до тѣхъ поръ мы тебя-же запряжемъ везти нашу колесницу, ужь коли на то пошло!»
Саламатовъ, поглядывая искоса на красивую дѣвушку, тоже размышлялъ, но въ другомъ вкусѣ:
«Господинъ Малявскій не будетъ большой помѣхой: это сейчасъ видно. Она имъ если и увлечена немножко, то это какъ-разъ улетучится. Она чуетъ, что онъ для нея мелокъ. И я готовъ пари держать, что на вино и на елей она еще не разрѣшала…»
При этой мысли Саламатовъ даже облизнулся.
«Нѣтъ, не разрѣшала, — повторилъ онъ еще разъ про себя: — стало… тугъ есть особая пикантность… Разумѣется, такой дѣвочкѣ не надо давать сразу слишкомъ большой воли: она кусаться начнетъ. У ней есть особая любознательность: людей, видите-ли, изучаетъ. Значитъ, передъ ней нельзя очень-то на распашку; пускай только туда проникаетъ, куда мы ее сами пустить пожелаемъ. Господину Малявскому спасибо за такой бутонъ, хотя онъ, кажется, смекнулъ, что она какъ-разъ ускользнетъ у него изъ рукъ. Ну, да онъ жаденъ превыше всякой мѣры, а такихъ людишекъ всегда можно купить».
Адвокатъ, оглядывая всѣхъ, велъ также свою линію про себя: