Какъ только онъ исчезъ въ дверяхъ, она взяла Авдотью Степановну за руку и крѣпко пожала.
— Хорошая вы! — вскричала она. — И я на васъ за одно буду сердиться.
— За что? — кротко спросила Авдотья Степановна.
— Очень ужь вы себя умаляете. Этого не надо. Мы ничѣмъ не лучше васъ.
Выговоривши это, она покраснѣла; фраза была искренняя, но безтактная.
— Послушайте, — продолжала она, все еще держа руку Авдотьи Степановны — въ васъ столько сердца и вы все такъ прекрасно понимаете. Если вы чувствуете, что ваша настоящая жизнь недостаточно полна, я такъ была-бы счастлива предложить вамъ дѣятельность, гдѣ вы нашли бы удовлетвореніе…
— Ахъ, дорогая моя, — воскликнула Авдотья Степановна, перебивая ее — не могу я быть вамъ ни въ чемъ помощницей.
— Почему-же нѣтъ?
— Чуть не полвѣка я прожила какъ звѣрь какоіи…
— Что вы! — остановила ее Катерина Николаевна.
— Какъ звѣрь — больше ничего не придумаешь. Ни ттной книги я не прочла, ни надъ житьемъ своимъ не задумалась; и такъ шла до той поры, пока въ первый разъ, ужь пройдя всякія мытарства, не полюбила. Да и любовь-то моя началась самымъ безобразнымъ манеромъ…
Авдотья Степановна усмѣхнулась какъ-то особенно; видно было, что это признаніе точно доставляетъ ей ощущеніе пріятной горечи. Катерина Николаевна слушала ее, не поднимая глазъ; въ первый разъ ей приводилось присутствовать при такой исповѣди.
— А вѣдь какъ полюбила! Но что проку-то? Эта любовь такъ и пошла прахомъ. Сначала я думала-было, что она меня другой женщиной сдѣлаетъ. И въ самомъ дѣлѣ, къ прежнему житью моему я начала имѣть омерзеніе. Но этимъ однимъ бѣдѣ не поможешь. Ужь на что мой возлюбленный былъ легкаго нрава, а и ему я сдѣлалась въ тягость… Ничего не брало. Сначала меня обида взяла, а потомъ я сама пришла къ тому, что нашей сестрѣ нельзя примоститься къ настоящей-то жизни, вотъ какою хоть-бы вы съ Надеждой Сергѣевной живете…
— Но это заблужденіе! — вскричала нетерпѣливо Катерина Николаевна.
— Нельзя, повѣрьте мнѣ. Нашелся другой человѣкъ, полюбилъ меня такъ, какъ, разумѣется, никто меня не любилъ на свѣтѣ. Онъ зналъ про мою несчастную зазнобу, жалѣлъ меня, потомъ привязался крѣпко, и такъ какъ-то, изъ жалости, я его приголубила. Онъ проситъ замужъ за него идти. Но этому не бывать.
— Почему-же?
— Не бывать, — твердо и нѣсколько глухо выговорила Авдотья Степановна. — Не могу я ему быть женой. Какъ-бы онъ меня ни любилъ, все будетъ мучиться; да и я-то сама чувствую, что женщиной, какую вы-бы изъ меня хотѣли сдѣлать, я ни въ жизнь не буду, а просто барыней не хочу быть.
— На что-же вы себя готовите? — спросила Катерина Николаевна уже спокойнѣе.
— Вы не смѣйтесь надо мною, христа-ради. Вамъ мои слова покажутся блажью: но я знаю, какого вы толка.
— Какъ толка? — воскликнула Катерина Николаевна.
— Ну, да, какого вы толка, то-есть чего держитесь… Вы — да, я думаю, и Надежда Сергѣевна — въ Бога вѣрите не такъ, какъ я. А я по рожденію своему — темный человѣкъ. Я смертнаго часа боюсь. Для меня расправа тамъ, наверху, короткая… Въ вашу вѣру мнѣ уже поздно идти.
— Никто этого не требуетъ отъ васъ; оставайтесь при вашихъ вѣрованіяхъ.
— Темный я человѣкъ, Для меня вотъ это — грѣхъ смертный, а вотъ это — праведное дѣло. А вашей помощницей быть — надо разсуждать по другому, надо добро-то для добра любить, такъ-ли?
— Да вы его и любите.
— Это вамъ такъ кажется. Я только «боюсь»; грѣховность моя мнѣ теперь страшна. Мнѣ и остается одна дорога: зарыться въ келью.
Слово вылетѣло у Авдотьи Степановны безотчетно. Она быстро остановилась.
— Въ келью? — почти крикнула Катерина Николаевна.
— Я вамъ какъ на духу говорю. Ужь не знаю, зачѣмъ и говорю… Глупо это все, да наболѣло оно у меня!
Она остановилась и перевела духъ; Катерина Николаевна сидѣла, опустя голову, и долго не могла совладать съ волненьемъ, которое все росло въ ней. Щеки ея горѣли.
— Вы что скажете, то и сдѣлаете, — выговорила она наконецъ.
— Сдѣлаю, — повторила Авдотья Степановна.
— Вы по-своему правы, — выговорила со вздохомъ Катерина Николаевна.
Она испытывала впечатлѣніе особой силы, которою дышало все, что ей повѣдала Авдотья Степановна. Ей, въ самомъ дѣлѣ, нечего было ни возражать, ни совѣтовать, ни проповѣдывать. Она попросила только «грѣшницу» быть съ ней все такъ-же довѣрчивой и искренней.
— Сегодня надо будетъ перевезти Надежду Сергѣевну въ лечебницу, — сказала она Авдотьѣ Степановнѣ, когда та собралась идти. — Я буду у ней чрезъ два часа.