— Да, подтвердила Катерина Николаевна.
— Ты видѣла у Надежды Сергѣевны эту… Авдотью Степановну?
— Она не отходитъ отъ нея.
— Говорила она тебѣ что-нибудь насчетъ процесса?
— Какже. Она положительно надѣется выиграть.
— Какая привязанность въ этой женщинѣ къ Загаринойі А больше, кажется, ее ни на что не подвинешь!
— Я пробовала, откликнулась Катерина Николаевна, — но она отвѣчаетъ мнѣ все мистически…. говоритъ, что только Загарина и судьба Лизы и удерживаютъ ее «въ мірѣ», какъ она выражается… Мы съ нашей діалектикой безсильны съ такими натурами, закончила она и почти язвительно усмѣхнулась.
— Бѣда не большая! — замѣтилъ суховато Борщовъ.
— Ты ошибаешься! — вскричала Катерина Николаевна. — Это показываетъ, что мы съ тобой — жалкіе теоретики.
— Можетъ быть.
Разговоръ прервался.
— Тебя, кажется, очень разстроилъ этотъ Кучинъ? началъ нерѣшительно Борщовъ: — и зачѣмъ ты выслушивала его любовную исповѣдь? Все это, навѣрно, была комедія. Неужели ты будешь посредницей между нимъ и Тимофѣевой?
— Каковъ-бы ни былъ Кучинъ, отвѣчала Катерина Николаевна, — право, ей гораздо лучше выдти за него, чѣмъ искать midi à quatorze heures.[37]
— Не понимаю, какъ-бы про себя промолвилъ Борщовъ.
Катерина Николаевна ничего не сказала на это.
Конецъ обѣда прошелъ почти въ молчаніи. Въ первый разъ обоимъ было неловко. И ей и ему хотѣлось, чтобы Лиза пришла наконецъ; но Лиза не явилась. Вставъ изъ-за стола, они разошлись по своимъ комнатамъ. Катеринѣ Николаевнѣ одной сдѣлалось еще тяжелѣе, чѣмъ было за обѣдомъ.
Борщовъ боялся задать себѣ какой-нибудь вопросъ о своемъ супружескомъ счастьи, но онъ видѣлъ, что отъ него что-то притаили…
Лиза не возвращалась домой, то-есть къ Борщовымъ, у которыхъ она жила уже около трехъ мѣсяцевъ, до поздняго вечера.
Она провела этотъ день не у одной матери. Надежда Сергѣевна таяла какъ свѣчка, и дѣвочка видѣла и сознавала это. Съ каждымъ днемъ она все больше и больше пріучала себя къ мысли, что вотъ скоро она останется безъ своей мамы. Она перестала даже плакать, сдѣлалась очень молчаливой и на переносицѣ у ней явилась морщинка.
Во время обѣда Борщовыхъ, Лиза шла изъ лечебнвцы, гдѣ лежала ея мать, къ Сашѣ Чернокопытову. Ея пріятель наканунѣ заболѣлъ.
Лиза нашла, что Сашѣ хуже, и даже начала дѣлать рѣзкія замѣчанія его отцу и матери. При ней пріѣхалъ докторъ. Она и съ нимъ вступила въ пренія. Докторъ назвалъ ее «глупой дѣвчонкой» и она очень огорчилась.
У кровати Саши она просидѣла до одинадцатаго часа. Съ нимъ начался бредъ. Въ бреду онъ произносилъ всякія англійскія слова. Интонація этихъ словъ казалась ей ужасно смѣшной; но она удерживалась и лицо ея принимало тот-часъ-же суровое выраженіе.
«Вотъ и онъ умретъ!» сказала она и цѣлые полчаса глядѣла на своего товарища неподвижными глазами…
Катерина Николаевна была еще въ своемъ кабинетикѣ, когда Лиза вернулась.
Ей отвели небольшую комнату рядомъ съ этимъ каби-нетикомъ.
Услыхавъ, что въ Лизину комнату кто-то вошелъ, Катерина Николаевна окликнула:
— Это вы, Лиза?
— Я, отвѣтила громко дѣвочка и, постучавшись въ дверь, спросила — къ вамъ можно?
— Войдите, пожалуйста, крикнула Катерина Николаевна.
Лиза вошла, не успѣвъ снять шляики и своей пеиз-мѣнной кофточки, изъ которой она сильно выросла.
— Я нынче такъ поздно вернулась, начала она болѣе объяснительнымъ, чѣмъ извинительнымъ тономъ.
— Мамѣ дурно? — спросила безпокойно Катерина Николаевна.
— Да, ей сегодня хуже, чѣмъ вчера… Я у ней была до пяти часовъ, а потомъ сидѣла у Саши…
— У вашего пріятеля?
— Онъ очень боленъ, бредитъ, и отъ него такъ и пышетъ: ужасный жаръ. И лечатъ его такъ глупо. Мнѣ хочется попросить васъ написать вашему доктору, тому, что былъ когда-то у мамы… Пускай онъ осмотритъ Сашу. Я боюсь, что у него опасное что-нибудь.
Лиза сѣла и начала подробно объяснять Катеринѣ Николаевнѣ, почему ей кажется, что у Саши Чернокопы-това опасная болѣзнь. Катерина Николаевна слушала ее разсѣянно, что Лиза вскорѣ и замѣтила.
— Вы напишете вашему доктору? — спросила она, прерывая свой разсказъ.
— Хорошо, непремѣнно, успокоила ее Катерина Николаевна и чуть замѣтно зѣвнула.
Лиза встала, пожала ея руку и удалилась медленно, въ раздумьѣ.
Съ тѣхъ поръ, какъ она жила у Борщовыхъ, она стала держаться взрослой дѣвушкой. И Катерина Николаевна, и Павелъ Михаиловичъ обращались съ ней, точно съ равной себѣ по лѣтамъ, и ея тонъ потерялъ почти всякую дѣтскость. Ее ни въ чемъ не стѣсняли. Она могла приходить и уходить когда хотѣла. За обѣдомъ ее старались развлекать. Катерина Николаевна давала ей интересныя книжки и предлагала подготовлять ее къ классамъ гимназіи. Лизѣ не было однако уютно въ ея новомъ жилищѣ. Она не дичилась Борщовыхъ, говорила съ ними совершенно свободно, называла ихъ про себя «des gens moraux» [38], но не могла сойдтись съ ними потеплѣе. Въ Катеринѣ Николаевнѣ она не находила той ласки, къ какой привыкла съ матерью. Вскорѣ послѣ своего переѣзда къ Борщовымъ она спросила ее: