— Пѣтъ! вскричала Лиза и даже покраснѣла. — Нѣтъ, вы не должны такъ говорить!.. Если вы любили маму! если вы хотите помнить объ ней… вы должны теперь совсѣмъ… выздоровѣть.
Она прижалась къ нему и два ея большіе глаза поглядѣли на него съ такимъ серьезнымъ сочувствіемъ, что онъ, глубоко тронутый, поцѣловалъ ея руку.
— Что это вы! отшатнулась Лица и еще больше покраснѣла. — Вы меня простили, да? Я, можетъ быть, и не такъ поступила, но я вамъ скажу всю правду… Да и что глядѣть на мертвыхъ? Когда вы умрете или другой кто-нибудь, кого я буду любить… я не пойду къ мертвому… Нѣтъ, не надо!.. Вотъ теперь вы будете вспоминать маму, какъ вы ее видѣли въ послѣдній разъ… она такъ тогда оживилась, когда вы пришли… и предъ вами не будетъ мертваго лица.
Лиза закрыла лицо рукавомъ, дрожь пробѣжала по всему ея тѣлу.
— Обо мнѣ довольно! заговорилъ Бенескриптовъ, кладя свою широкую руку на плечо Лизы. — Какъ вамъ-то жить теперь.
— Мнѣ? быстро спросила Лиза и усмѣхнулась. — Я теперь богатая.
— Богаты? вскричалъ радостно Бенескриптовъ.
— Да, вѣдь вы не знаете: Авдотья Степановна выиграла нашъ процессъ.
— Ну, вотъ и прекрасно! вырвалось у Бенескриптова. Онъ не зналъ что и сказать, такъ извѣстіе его обрадовало.
— У меня слишкомъ много будетъ денегъ, продолжала Лиза, дѣловымъ тономъ — и мнѣ это не нравится. Ну, да когда я сдѣлаюсь совершеннолѣтней, я по-своему употреблю мои деньги… не долго ждать… Да и теперь… не имѣютъ права отказать мнѣ…
Она вскинула голову и, глядя пристально на Бенескриптова, спросила:
— Другъ вы мой или нѣть?
— Я-то? Маточка моя!..
— А если другъ… вы не можете отказаться… вы должны устроить себѣ какое хотите занятіе… для этого нужны деньги, и вы ихъ возьмете у вашего друга, Лизы Загариной.
Выговоривъ это, Лиза встала противъ Ѳедора Дмитріевича и взяла его за обѣ руки.
— Ну-съ? Какой будетъ отвѣтъ?..
— Въ васъ перешла ангельская душа мамы вашей…
— Нѣтъ, я не ангелъ! у меня крыльевъ нѣтъ; а вы что-же мнѣ не отвѣчаете?
— Спасенъ, спасенъ, голубчикъ, говорилъ, едва-едва удерживая слезы, Бенескриптов — за большое дѣло я не возьмусь теперь, гордость меня и то погубила… хорошо-бы хоть какъ-нибудь прожить…
— Что-жь вы будете дѣлать? спросила Лиза.
— Собрался съ добрыми людьми… въ долгій путь, буду скитаться съ ними…
— Я не понимаю…».
— Эхъ! вскричалъ Бенескриптов: —коли-бы я на что-нибудь годенъ был для васъ, родная моя Лизанька, я-бы здѣсь и кости сложилъ, въ этомъ проклятомъ Петербургѣ!..
— Нѣтъ, перебила его Лиза, — для меня не нужно; я здѣсь не останусь, я тоже уѣду, и васъ съ собой не возьму, хоть и люблю васъ очень… для меня вы не можете- быть все… я не хочу. Будемъ жить: вы въ Россіи, я тамъ…
И она показала рукой вдаль.
— Гдѣ-жь? почти съ испугомъ выговорилъ Бенесриптовъ.
— Откуда я пріѣхала. Такъ я рѣшила, и прощаюсь съ вами сегодня… Вы когда ѣдете?.. говорите правду.
— Положили мы завтра, да теперь что-же…
— Нѣтъ, нѣтъ. Для меня не оставайтесь! Куда вамъ писать?
— Да вы ужь лучше дайте вашъ адресъ… а мы вѣдь скитаться будемъ…
— Я у Борщовыхъ живу. На его имя и пишите, и дайте мнѣ честное слово, нѣтъ… какъ другъ… это лучше… что вы не постыдитесь меня, когда вамъ будетъ плохо?
Бенескриптов привлекъ ее къ себѣ и поцѣловалъ въ лобъ.
Возвращаясь, Ѳедоръ Дмитріевичъ проходилъ мимо нѣсколькихъ «виноторговль», и ни въ одну его не манило.
Простившись съ Авдотьей Степановной и съ Бенескриптовымъ, Лиза уже никуда не выходила, кромѣ своей гимназіи. Ее не тянуло и гулять. Съ Катериной Николаевной она стала немного разговорчивѣе, но не ласкалась къ ней.
— Скажите мнѣ, Лиза, спросила ее та вечеромъ того дня, когда она ходила на свиданіе съ Бенескриптовымъ — хорошо-ли вамъ у насъ?
— Мнѣ лучше нигдѣ-бы не было… въ Петербургѣ, отвѣтила сосредоточенно Лиза.
— Гдѣ-бы вы хотѣли провести лѣто?
— Я не знаю Россіи; можетъ быть, вездѣ точно такъ-же, какъ и здѣсь… На Волгѣ хорошо…
— А вамъ туда хотѣлось-бы… къ Авдотьѣ Степановнѣ?
Вопросъ Катерины Николаевны заставилъ съежиться Лизу.
— Я ее больше не должна видѣть, проговорила она еще сдержаннѣе.
Больше отъ нея Катерина Николаевна ничего и не добилась; но этотъ маленькій «interrogatoire» (такъ Лиза назвала его) убѣдилъ Катерину Николаевну, что ея питомица что-то такое затаила въ себѣ.
— Оставь ты ее въ покоѣ, сказалъ ей на другой день Борщовъ, когда она сообщила ему свои наблюденія надъ Лизой, — Что за тревожность у тебя такая!.. Дѣвочка растеряла разомъ всѣ свои привязанности, а ты къ ней пристаешь.