— Нѣтъ, онъ не таковъ, можешь смѣло къ нему подходить.
— А ты развѣ подойдешь къ той барынѣ?
— Двинемся разомъ.
И они, дѣйствительно, двинулись разомъ. Она, отдѣлившись отъ Карпова, обогнула большой столъ, за которымъ сидѣла Катерина Николаевна. Борщовъ-же шелъ въ эту минуту на встрѣчу Карпову.
— Не узнаете? вскричалъ Карповъ, останавливая Борщова рукой.
— Ба, ба, Карповъ!
— Ѣдете за-границу?
— Нѣтъ, провожаю… отвѣтилъ Борщовъ и не досказалъ кого.
— Я думалъ, мы совсѣмъ пропали другъ для друга. Помните, какъ мы съ вами, въ послѣдній разъ, у Старо-Палкина на балконѣ, итоги подводили, ровно годъ тому назадъ?
— Кой-что помню, вяло отвѣтилъ Борщовъ.
— А я такъ все помню, представьте себѣ. Да не хотите-ли въ буфетъ? Ваша дама говоритъ съ моей женой.
— Это ваша жена, удивлено выговорилъ Борщовъ, — госпожа Тимофѣева?
— Да, госпожа Тимофѣева, ваша знакомая и даже, кажется, бывшая сотрудница.
— Вы женаты! повторилъ Борщовъ.
— А что-жь тутъ удивительнаго? Развѣ я разрушалъ какія-нибудь основы?
— Не знаю, разсмѣялся Борщовъ: — вамъ лучше помнить…
— Барахтался въ адюльтерѣ, это точно, но узъ супружескихъ никогда не отвергалъ! Наши барыни все минутъ десять проболтаютъ, такъ, право, зайдемте на минутку въ буфетъ.
Борщовъ согласился.
Катерина Николаевна не сразу узнала жену Карпова подъ вуалеткой. Та подошла къ ней очень смѣло и проговорила:
— Добраго пути, Катерина Николаевна.
— Ахъ, это вы! Благодарю васъ, вы тоже ѣдете?
— Только не за-границу. Я ѣду съ мужемъ играть въ провинцію.
— Вы замужемъ?
— Да, и торопилась доложить вамъ это, чтобы успокоить васъ. Она тихо разсмѣялась.
— Какая вы злопамятная, кротко замѣтила Катерина Николаевна — вы все не хотите мнѣ простить сватовства за Кучина.
— Ахъ, что вы! Право, я не злючка. Я вамъ попросту скажу: мужъ мой молодой, красивый, добрый и талантливый. Оъ нимъ я ужь больше не ищу необыкновенныхъ людей. А что-бы не было скучно жить, мы пошли на сцену; на это насъ хватитъ, и то хорошо.
— Что-же больше! со вздохомъ и съ тихой улыбкой произнесла Катерина Николаевна.
— А вы на-долго за-границу?
Вопросъ этотъ заставилъ Катерину Николаевну слегка вздрогнуть.
— Какъ поживется, вымолвила она; — къ осени надѣюсь быть назадъ.
И она слегка отвернулась въ сторону.
Въ буфетѣ, у стола, за бутылкой пива, присѣли Борщовъ съ Карповымъ.
— Да, милордъ, говорилъ Карповъ, оправляя свою бороду, — бѣгу изъ Петербурга и чувствую всю сладость этой эмиграціи. Безъ всякаго смущенія говорю вамъ, что мнѣ своего диллетантства нисколько не стыдно, глядя на вашу кипучую дѣятельность и цивическія стремленія!
— И вы, по-своему, правы, отвѣтилъ Борщовъ, — но только по-своему.
— Полноте, возразилъ Карповъ, дотронувшись до плеча своего собесѣдника: — вы упрямецъ и систематикъ; поэтому и не желаете показать, что толчете воду въ ступѣ. Вы подойдите-ка къ зеркалу — вы вѣдь, милордъ, на десять лѣтъ постарѣли! Отчего, смѣю спросить? Сердечныя невзгоды? Если и были онѣ, то не могли поглотить васъ, вы ве такой индивидъ… Значитъ, по части цивизма-то плохо идетъ. Я вотъ безпутный вагабундъ, и впередъ зналъ это; вы-же — мудрецъ и гражданинъ, а питали наивную вѣру въ успѣшность американскихъ ученій на россійскомъ грунтѣ…
— Такъ что-жь, по-вашему, дѣлать? съ горечью выговорилъ Еоршовъ: — хапать направо и налѣво и, кромѣ хищничества, не знать другого идеала?
— Слѣдуйте, благородный рыцарь, обычаямъ страны вашей, какъ говорится въ одной шутовской фантасмагоріи Кузьмы Пруткова.
— Эхъ, полноте все паясничать, Карповъ! вырвалось у Борщова, и онъ замѣтно нахмурился.
— Не серчайте, добрѣйшій! Я отъ полноты души выражаюсь. Дѣйствуйте, насаждайте вертограды цивизма, полагайте животы и капиталы — желаю вамъ всякихъ успѣховъ, и при томъ чистосердечно; но, право, лучше-бы было снарядитъ экспедицію для отысканія доктора Ливингстона. Дѣло будетъ статочнѣе! Пью за несокрушимость вашей славянскій энергіи.
Онъ опорожнилъ стаканъ пива.
— Вы лѣто въ Питерѣ? спросилъ онъ, вставая.
— Да, удалиться не позволяютъ дѣла.
— Какія? дѣловыя дѣла или цивическія?
— Дѣловыя.
— Два хомута, стало, несете!.. Поздравляю! Ну, пора намъ и къ дамамъ,
Борщовъ промолчалъ, но видимо радъ былъ концу этого разговора.
А у багажа Лиза все еще стояла съ Бенескриптовымъ. Онъ глядѣлъ на нее съ простоватой улыбкой и говорилъ:
— Ужь коли очень меня засоееть, Лизанька, опять попрошусь въ псаломщики за-границу, чтобы васъ провѣдать.