— Зачѣмъ вы будете дьячекъ? возразила съ гримас-ской Лиза: — я этого не хочу… Вы ужасно горды! Ужасно!.. Отчего я не могу помочь своему другу? Я говорю серьезно: если вы не напишете мнѣ, когда вамъ въ Россіи сдѣлается противно, — мы больше не друзья!..
Звонокъ задребезжалъ и заставилъ ихъ обоихъ вздрогнуть и тронуться съ мѣста.
— Мы вмѣстѣ сядемъ, да? спросила Лиза, торопясь въ залу подъ руку съ Бенескриптовымъ.
— Да вы въ которомъ классѣ—поди, чай, въ первомъ?
— Это ничего, я съ вами сяду во второмъ; я такъ и скажу madame Борщовъ.
Выбѣжавъ на платформу, Лиза весело оглянулась во всѣ стороны и широко вздохнула. Она догнала Катерину Николаевну, стоявшую съ Борщовымъ у подножки одного изъ вагоновъ перваго класса.
Карповы раскланялись съ ними, причемъ Борщовъ не представилъ Карпова Катеринѣ Николаевнѣ, видимо избѣгая назвать ее женой своей или госпожей Повалишиной, что отъ Карпова не укрылось, и онъ даже, незамѣтно, переглянулся съ женой.
Они поспѣшили въ свой вагонъ, чтобы не стѣснять Борщова при пощаньи съ его «дамой».
А Борщовъ какъ-будто и въ самомъ дѣлѣ былъ смущенъ, сдѣлалъ такое движеніе, точно хотѣлъ обшить Ка-териву Николаевну, но тотчасъ-же удержался. Рука его слегка дрожала, держа ея руку.
— Войди въ вагонъ, тихо сказала она: — тамъ никого, кажется, нѣтъ.
Они вошли. Служитель внесъ вещи и удалился. Борщовъ оглядѣлся и тотчасъ памяти его представилось такое точно отдѣленіе, гдѣ они нашли Повалишина. Да, вотъ онъ сидѣлъ тутъ, на поперечномъ диванѣ, прикрываясь газетой.
— До свиданья, Поль, прошептала Катерина Николаевна, и горячее лицо ея прильнуло къ его щекѣ…
— Прощай, глухо вымолвилъ онъ; — не принуждай ты себя писать мнѣ непремѣнно… будь только здорова… и, коли можешь… возвращайся…
Она сдержала рыданіе, отняла руки отъ его шеи и, усѣвшись въ уголъ, сказала спокойно:
— Эхъ, Поль, если тебя бросать, то за кого-же схватиться?..
Въ дверку просунулась голова кондуктора.
— Пожалуйте-съ, окликнулъ онъ Борщова. — Третій звовокъ-съ.
Въ эту минуту вбѣжала Лиза, запыхавшись, крѣпко поцѣловалась съ Борщовымъ, крикнула: «Merci!.. зачѣмъ остались!», и опять вылетѣла.
До отхода поѣзда Катерина Николаевна, сидя у открытаго окна, говорила съ Борщовымъ «о дѣлѣ».
— Гдѣ-же Лиза? спросилъ вдругъ онъ.
— Она вѣрно со своими друзьями во второмъ классѣ.
Томительно засвистѣла машина, и дымъ съ запахомъ сѣры поползъ внутрь вокзала.
Борщовъ не махалъ платкомъ и не двигался вслѣдъ за поѣздомъ. Онъ смотрѣлъ, стоя неподвижно, какъ длиннная черная масса, покачиваясь, шипя и разсѣкая низко спускавшійся дымъ трубы, выползала изъ-подъ стекляннаго навѣса на вольный воздухъ.
Совсѣмъ опустѣла платформа, когда Бортовъ очнулся и побрелъ черезъ вокзалъ къ выходу.
На крыльцѣ онъ вынулъ часы и торопливо сѣлъ въ карету. Ему нужно было спѣшить на засѣданіе только-что открытаго общества «Самокатъ», куда онъ попалъ въ учредители, вовсе не желая того.
«Дѣлецъ! шепталъ онъ, глядя съ какимъ-то озобле-ніемъ на пыльную дорогу вдоль канала; — дѣлецъ, и больше ничего!»
И въ ушахъ его звенѣлъ голосъ Карпова, съ его прибаутками безпардоннаго диллетантства. «Онъ живетъ, онъ цѣльный человѣкъ. И кто-же? Буммлеръ и пустельга! А я изнываю все отъ той-же двойственности, въ которой я столько разъ упрекалъ ее… И она теперь живетъ больше меня… Ее встряхнула женская тревожность… И не лучше-ли ей остаться навсегда тамъ, куда Лиза такъ радостно стремится?.. Не то-ли-же толченье въ ступѣ, какъ называетъ Карповъ, начнется и по возвращеніи?..»
Карета, звеня и раскачиваясь, толкала его, но онъ не мѣнялъ позы и глядѣлъ все такъ-же упорно на пыльную дорогу.
«Куда везутъ меня? встрепенулся онъ. — Да, бишь, въ общество «Самокатъ»!
Онъ откинулся въ глубь кареты. Мысль его понеслась за поѣздомъ желѣзной дороги и тихая слеза скатилась по щекѣ.
«До свиданья! прошепталъ онъ: — ты это сказала, точно для очистки совѣсти. Кончили мы нашу игру. Что ты мнѣ еще сказала? Если не за тебя, Поль, то за кого-же схватиться! ха, ха, ха! Умна, безъ ножа зарѣзала! Ивъ любви утилитаризмъ I.. Нѣтъ не надо! не надо!»
Онъ закрылъ руками лицо. Раздались глухія рыданія…
Острова красиво зеленѣли. Мосты дребезжали подъ громомъ колясокъ, летѣвшихъ изъ города на «pointe». Пыльныя дорожки, уходя внутрь аллей, становились прохладнѣе. Жаръ значительно спалъ, и со взморья несся легкій вѣтерокъ.
Отъ дачи Саламатовыхъ, по берегу Каменнаго острова, шелъ пологій цвѣтникъ, съ длинной береговой террасой, замыкавшейся, по угламъ, прозрачными бесѣдками изъ вьющейся зелени. Цвѣтникъ былъ разбитъ по законамъ петербургскаго садоваго изящества: посрединѣ большой клумбы, алебастровый амуръ поддерживалъ сферическое зеркало, тамъ и сямъ бѣлѣлись трельяжи; въ аркахъ галерейки — charmille, окаймлявшей справа и слѣва цвѣтникъ, висѣли глиняныя красноватыя вазы съ тродисканціей. Такія-же вазы, только съ разноцвѣтными металлическими шариками, виднѣлись и вдоль домовой террасы. Выдающійся навѣсъ ея былъ обитъ бѣлой парусиной съ пунцовой каймой.