Часы на каминѣ пробили одиннадцать.
— Дѣло сдѣлано, — сказалъ Борщовъ, — онъ уже навѣрно прочелъ письмо. Увѣрены-ли вы, что онъ исполнитъ вашу просьбу?
— О чемъ?
— Насчетъ вида.
— Исполнитъ. Можно было-и не просить его объ этомъ. Вотъ насчетъ движимой собственности — другое дѣло. Тутъ онъ будетъ непремѣнно деликатничать.
— Вы думаете, что онъ станетъ настаивать на возвращеніи вамъ половины?
— Думаю. Онъ продастъ все, возьметъ другую квартиру и будетъ жить скромнымъ холостякомъ.
Чѣмъ ближе стрѣлка подходила къ двѣнадцати часамъ, тѣмъ сильнѣе становилась неловкость, какую ощущалъ Борщовъ. Онъ взглядывалъ на Катерину Николаевну и точно спрашивалъ ее глазами, въ которомъ часу она желаетъ удалиться къ себѣ.
Она тоже чувствовала смущеніе и никакъ не могла перевести разговора на другую тему. Спать не хотѣлось. Она готова была пробесѣдовать всю ночь. Но разговоръ не шелъ. Что-то такое его тормозило. Катерина Николаевна видѣла, что Борщовъ смущенъ гораздо сильнѣе, чѣмъ она. Ей нужно было положить предѣлъ этому взаимному смущенію.
— Теперь все кончено, — сказала она послѣ долгой паузы. — Назадъ ходу нѣтъ, и вы видите, какъ я смѣло и просто смотрю на ту жизнь, которая открывается передъ нами.
Она взяла его за руку.
— Съ вами, — продолжала она: — уже не будетъ у меня никакого нравственнаго недовольства.
Фраза вышла неловко, почти банально. Катерина Николаевна это почувствовала и покраснѣла. Борщовъ не нашелся, что сказать ей, всталъ и прошелся по комнатѣ. Точно будто оборвана была нить, которую до этого вечера все натягивали и натягивали. Не только Катеринѣ Николаевнѣ, но и Борщову слишкомъ сдѣлалось жутко отъ яснаго сознанія, что матеріальный фактъ произошелъ. Въ холостой квартирѣ Борщова, въ двѣнадцать часовъ ночи, сидитъ женщина, которую онъ еще вчера зналъ женой другаго. Она еще въ зависимости отъ этого другаго, у нея нѣтъ даже вида на жительство, ея платье и бѣлье еще въ той квартирѣ, гдѣ она была хозяйкой и барыней. Онъ самъ требовалъ, чтобы она не довольствовалась разъѣздомъ съ мужемъ и жизнью на положеніи вдовы. Онъ возмущался ложью такого свѣтскаго компромисса. И вотъ теперь онъ самъ-же смущенъ больше ея. Онъ не чувствуетъ за собою никакихъ правъ на обладаніе этой женщиной. Онъ боится начать жить съ ней открыто, какъ съ подругой, смѣло глядя въ глаза каждому.
Часы пробили двѣнадцать.
— Вы утомлены, другъ мой, — сказалъ Борщовъ, подходя тихо къ Катеринѣ Николаевнѣ.
— Да, я чувствую нѣкоторую нервность, — отвѣтила она.
— Вы вѣдь не имѣете привычки ужинать?
— Нѣтъ.
Она встала съ диванчика. Онъ приблизился къ ней и, указывая на дверь, проговорилъ съ замѣтнымъ смущеніемъ:
— Покойной ночи…
Она чуть замѣтно улыбнулась и промолвила:
— Вы, я думаю, тоже утомлены сегодняшнимъ днемъ.
Онъ поцѣловалъ у нея руку и проводилъ ее до дверей.
Катерина Николаевна вошла въ комнату, обставленную какъ обставляется всякая приличная мужская спальня. Хотя она была одна, но щеки ея сильно зарумянились. Она въ первый разъ въ жизни попала въ такую комнату. Горничная ея была съ утра въ квартирѣ Борщова, но она долго не рѣшалась позвонить. Она медленно двигалась по комнатѣ, оглядывала кровать и ночной столикъ, и умывальный столъ, и комодъ, и картинки на стѣнахъ. Она сначала посидѣла на кровати, и даже съ нѣкоторою брезгливостью всмотрѣлась въ подушки. Все было безукоризненно чисто. Только по прошествіи десяти минуть она начала раздѣваться, а горничную такъ и не позвала. Въ кровати она скорѣе сѣла, чѣмъ легла, и взяла тот-часъ-же книгу, лежавшую на ночномъ столикѣ. Она прочла заглавіе: «О подчиненности женщинъ». Книгу эту она давно читала по-англійски и содержаніе ея было ей прекрасно извѣстно. Но на поляхъ были отмѣтки, сдѣланныя Борщовымъ, и онѣ ее заинтересовали.
Прочитывая отмѣченныя страницы, гдѣ авторъ всего сильнѣе ратуетъ за возстановленіе правъ подавленной и угнетенной женщины, Катерина Николаевна невольно усмѣхнулась, оглянувшись на самое себя. Ей какъ-то странно было-бы представить себя жертвой мужской тираніи. Она сама измѣнила свою судьбу, а мужъ ея игралъ только страдательную роль. Правда, онъ не согласился на разводъ; но за то онъ не нарушилъ ниодного изъ ея правъ и предоставилъ ей полную свободу.
«Какъ-то я воспользуюсь?» промелькнуло у ней въ головѣ, и на этомъ вопросѣ она потушила свѣчку.