Степана Ивановича это сильно задѣло. Онъ сейчасъ-же вспомнилъ свою новую сотрудницу Зинаиду Алексѣевну и спросилъ себя: «не будетъ-ли того-же самаго и съ нею, не кончитъ-ли и она тѣмъ, что отшатнется отъ него?» Этотъ вопросъ смутилъ его еще сильнѣе, чѣмъ письмо Борщова, которое только возмутило его всегда затаенную гордость. Зная, что Повалишинъ недоволенъ тѣмъ, что происходитъ въ женѣ, Степанъ Ивановичъ сообразилъ, что слѣдуетъ сегодня-же отправиться къ нему и такъ его настроить, чтобы онъ началъ энергически противодѣйствовать вліянію Борщова, защищая при этомъ и свои супружескія права.
Онъ уже говорилъ Зинаидѣ Алексѣевнѣ про Катерину Николаевну, и теперь ему придется объяснять ихъ окончательный разрывъ. Какъ-бы эта бойкая дѣвушка не почувствовала нѣкоторой фальши въ его объясненіи. Ему было-бы слишкомъ непріятно сразу потерять такую милую сотрудницу. А онъ видѣлъ, что Зинаида Алексѣевна почувствовала къ нему симпатію? Степанъ Ивановичъ былъ вообще великій мастеръ отрекомендовывать себя молодымъ, впечатлительнымъ женщинамъ. На это онъ посвятилъ едва ли не столько-же лѣтъ и труда, какъ и на благотворительность. До сихъ поръ онъ имѣлъ дѣло съ гораздо болѣе наивными личностями, чѣмъ Катерина Николаевна. Съ ними Степанъ Ивановичъ имѣлъ обыкновенно одну и ту-же манеру: убѣжденный, нѣсколько пастырскій тонъ. Съ Зинаидой Алексѣевной столкновеніе было слишкомъ своеобразно, да и она сама отрекомендовала себя такъ, что съ ней нужно было пустить въ ходъ совершенно другую манеру.
Впечатлѣніе, произведенное личностью Степана Ивановича, заставило Зинаиду Алексѣевну гораздо серьезнѣе взглянуть на все свое прошедшее. Оно ей показалось крайне пусто и ничтожно.
«Что я до сихъ поръ дѣлала? — спрашивала оиа себя. — Металась изъ стороны въ сторону, безъ всякой цѣли и толку. Мнѣ хотѣлось постоянно забавляться и я сваливала свою собственную пустоту на какую-то трагическую хандру. Я требовала отъ жизни пестраго маскарада, который долженъ былъ тѣшить меня. А какое право имѣла я на подобную требовательность? Что я сдѣлала порядочнаго не то, что для другихъ, а и для себя-то?»
На всѣ эти вопросы отвѣчать было трудно. Зинаида Алексѣевна, начавши рыться въ самой себѣ, дошла до такого вывода, что она не вправѣ ждать отъ жизни какихъ-либо радостей и что до сихъ поръ она искала не идеи, не серьезнаго интереса, а одной внѣшней занимательности калейдоскопа.
Но живой трезвый умокъ Зинаиды Алексѣевны продолжалъ дѣлать свое дѣло. Этотъ умокъ началъ наблюдать личность Степана Ивановича. Первое впечатлѣніе было прекрасно. Вторая бесѣда уже заставила Зинаиду Алексѣевну поставить нѣсколько вопросовъ скептическаго свойства.
Она явилась къ Степану Ивановичу, по его приглашенію, передъ засѣіаніемъ. Вмѣсто того, чтобы познакомить ее тутъ-же съ тѣмъ, что будетъ обсуждаться на засѣданіи, Степанъ Ивановичъ заговорилъ съ ней опять на тему совершенно личную. Онъ началъ ей разсказывать про какую-то Катерину Николаевну Повалишину, съ которой онъ хотѣлъ ее познакомить. Зинаида Алексѣевна узнала, что эта Катерина Николаевна подпала подъ чье-то «печальное вліяніе», какъ выразился при этомъ Степанъ Ивановичъ, вслѣдствіе чего она вдругъ отказалась принимать участіе во всемъ томъ, что до того времени живо интересовало ее. Степанъ Ивановичъ распространился о непониманіи его цѣлей и тѣхъ недоразумѣніяхъ, которыя вредятъ общему дѣлу. Зинаида Алексѣевна слушала его и находила, что не стоило такому человѣку распространяться о какихъ-то личныхъ, ей неизвѣстныхъ отношеніяхъ. Ей показалось, что Степанъ Ивановичъ слишкомъ заботится о чистотѣ своихъ цѣлей и побужденій, а еще больше-тамъ, чтобы эта чистота была сразу-же ясна для того, кому онъ себя отрекомендовываетъ.
Пріѣхало нѣсколько барынь. Оглядѣвъ ихъ, Зинаида Алексѣевна поняла, что все это свѣтскія женщины, относящіяся къ дѣлу хоть и искренно, но точно по-дѣтски. Степанъ Ивановичъ обращался съ ними чрезвычайно кротко и внимательно, даже слишкомъ предупредительно въ иныя минуты. Но какъ только которая-нибудь изъ этихъ барынь начинала разсуждать по-своему, Степанъ Ивановичъ отчасъ-же заговоривалъ съ ней въ шутливомъ родѣ, какъ возражаютъ обыкновенно дѣтямъ, разбивалъ ея доводы полегоньку и незамѣтно приводилъ ее къ сознанію, что она говоритъ глупости. Зинаида Алексѣевна слѣдила въ это время за лицомъ Степана Ивановича. Губы сохраняли все ту-же легкую усмѣшку, глаза были опущены; но когда они раскрывались, въ нихъ можно было прочесть сознаніе своего несомнѣннаго превосходства, своего умѣнья, играть аристократическими сотрудницами, какъ пѣшками. Во всемъ былъ на первомъ планѣ Степанъ Ивановичъ. Его умъ и воля, какъ они ни замаскировывались скромною, почти приниженною внѣшностью, всему давали толчокъ. Для каждаго свѣжаго человѣка ясно было, что безъ Степана Ивановича все-бы превратилось въ безсвязную болтовню скучающихъ дамъ.