Степанъ Ивановичъ представилъ Зинаиду Алексѣевну всѣмъ этимъ барынямъ. Ее обласкали и наговорили много хорошихъ вещей, которыми она, однакожь, осталась не особенно довольна. Она ожидала гораздо большаго. Она, нашла даже, что въ ней самой, при всей ея молодости, гораздо сильнѣе развито чувство жизненнаго такта. Всѣ эти барыни, изъ которыхъ двумъ было уже за сорокъ, казались такими юными во всемъ томъ, что онѣ говорили.
Когда онѣ разъѣхались и Зинаида Алексѣевна осталась наединѣ съ Степаномъ Ивановичемъ, онъ спросилъ ее съ усмѣшкой:
— Ну, какъ вамъ понравились мои барыньки?
— Прикажете говорить откровенно? — отвѣчала Зинаида Алексѣевна.
— А то какъ-же между друзьями?
— Онѣ такія… какъ-бы вамъ это сказзть…
— Неумѣлыя?
— Именно, я лучше-бы не могда опредѣлить ихъ. Будто-бы онѣ способны на настоящее дѣло?
— Вы видѣли, на что онѣ способны, — проговорилъ Степанъ Ивановичъ, глядя прямо въ глаза Зинаидѣ Алексѣевнѣ. — Больше ничего отъ нихъ и желать не слѣдуетъ.
Онъ потеръ себѣ руки и совсѣмъ другимъ тономъ спросилъ:
— Чайку вы со мной напьетесь?
Зинаида Аликсѣевна согласилась.
— Пойдемте ко мнѣ въ кабинетъ, тамъ намъ будетъ удобнѣе.
Зинаида Алексѣевна все еще не могла добиться, холостой онъ или женатый, и кто у него завѣдуетъ хозяйствомъ.
Въ кабинетѣ Степанъ Ивановичъ усадилъ ее опять на ту-же кушетку, гдѣ она отдыхала. Чай принесла горничная; но больше никакого женскаго существа не показалось.
— П-бы хотѣла, Степанъ Иванычъ, — начала Зинаида Алексѣевна: — потолковать съ вами по-просту, что-называется по душѣ. Тогда мнѣ ваша жизнь и дѣятельность будутъ гораздо понятнѣе. Вы холостой человѣкъ?
Онъ покачалъ головой и точно съ затаеннымъ вздохомъ вымолвилъ:
— Нѣтъ, я вдовецъ.
— Значитъ, все равно, что холостой.
— Нѣтъ, не все равно. Вдовый человѣкъ вдвойнѣ страдаетъ одиночествомъ.
— Что-же вы еще разъ не женитесь?
— Личную свою жизнь я не могу ставить на первый планъ.
— Выбирайте себѣ помощницу.
— Легко сказать. Я ужь старикъ.
И Степанъ Ивановичъ захихикалъ.
— Ну, какой-же вы старикъ. Вы, пожалуй, и насъ всѣхъ переживете: столько въ васъ энергии…
— Нынѣшнія дѣвушки ужасно требовательны… Всѣмъ руководитъ тщеславіе. Всѣмъ хочется показать и умъ, и натуру. Это и мѣшаетъ отнестись къ человѣку просто, не мудрствуя лукаво.
— Вы хотите сказать, что мужчинѣ гораздо труднѣе теперь добиться авторитета?
— Кто говоритъ объ авторитетѣ!
— Мнѣ кажется, Степанъ Иванычъ, что вамъ безъ него было-бы скучненько.
— Ай, какая вы бѣдовая!
Онъ погрозилъ ей пальцемъ.
— Да что-жь, — продолжала игриво Зинаида Алексѣевна: — такому человѣку, какъ вы, и слѣдуетъ быть главою. А вѣдь сознайтесь, Степанъ Иванычъ, вамъ съ вашими барынями скучно?
— Развѣ я ищу съ ними развлеченія?
— Нѣтъ, вы пользуетесь ими для добраго дѣла; но такъ, по-просту говоря, самая эта процедура очень вамъ пріѣлась?
— Не безъ того, — вздохнулъ Степанъ Ивановичъ.
— Я вотъ какъ пришла отъ васъ къ себѣ домой и думаю: какой долженъ быть энтузіазмъ у этого человѣка, чтобы выносить скуку, вотъ хоть-бы такихъ засѣданій, какъ сегодня.
Степанъ Ивановичъ раскрылъ широко глаза.
— Развѣ вамъ было скучно? — почти съ огорченіемъ спросилъ онъ.
— Мнѣ — нѣтъ; но я вѣдь видѣла все это въ первый разъ; а вы сколько такихъ засѣданій спустили съ рукъ?
— Много, — вздохнулъ опять Степанъ Ивановичъ.
— Я предъ вами преклоняюсь: вы мученикъ своего дѣла.
Степанъ Ивановичъ слушалъ и изподлобья поглядывалъ на свою собесѣдницу. Онъ началъ чувствовась какое-то небывалое еще у него стѣсненіе.
«Не подтруниваетъ-ли она надо мной? — спросилъ онъ про себя. — Что-то больно ужь умно она меня допрашиваетъ».
— Да, вы мученикъ, — повторила Зинаида Алексѣевна, не то шутливо, не то сурьезно. — Если въ васъ очень много энтузіазма, тогда это ничего, а если вы только задали себѣ задачу, тогда вы должны подчасъ ужасно скучать.