И Карповъ обернулся лицомъ къ снинкѣ дивана.
Прядильниковъ снялъ халатъ, вымылъ себѣ руки, старательно вычистилъ ногти, такъ-же старательно причесался и надѣлъ сюртукъ. Онъ подошелъ къ столу, взялъ лежавшую на немъ записочку Авдотьи Степановны, бережно положилъ ее въ маленькій портфель и заперъ его.
Поднявшись со стула, онъ посмотрѣлъ на Карпова. Тотъ продолжалъ лежать и даже, кажется, засыпалъ.
— Алеша! — окрикнулъ его Прядильниковъ и, подойдя къ дивану, сѣлъ у него въ ногахъ.
Карповъ ничего не отвѣчалъ.
— Ты спишь, что-ли? — спросилъ Прядильниковъ.
— Убирайся. Вѣдь тебя ждетъ Евдокія. Меня отъ твоихъ глупостей рветъ.
— Послушай, — началъ кротко Прядильниковъ — что-же ты меня тянешь насчетъ денегъ? Нужны тебѣ эти шесть тысячъ или нѣтъ?
— Какія? — пробормоталъ спросонья Карповъ.
— Какъ какія? На журналъ твой…
— Я тебѣ, кажется, толковымъ русскимъ языкомъ говорилъ, что денегъ этихъ мнѣ ненужно.
— Почему-же вдругъ стало не нужно?
— А потому, что никакого журнала не будетъ.
— Я понимаю, что это такое, — заволновался Прядильниковъ, и голосъ его дрогнулъ. — Ты гнушаешься этими деньгами. Тебѣ кажется, что источникъ ихъ неблаговиденъ.
— Ну, поѣхала опять ковыряльная машина!
— Однако, отвѣть мнѣ категорически. Ты былъ такъ радъ, когда я обнадежилъ тебя, что достану тебѣ денегъ.
— По глупости; а теперь вижу, что такому шалопаю, какъ я, издавать журналъ — моментъ высокаго комизма…
— Это все не то, — прервалъ его Прядильниковъ. — Ты догадался, чьи это деньги.
— Ну, догадался; а потомъ что?
— Тебѣ, стало быть, онѣ сдѣлались противны оттого только, что дала ихъ… женщина, которую ты такъ безнаказанно оскорбляешь.
— Насчетъ оскорбленій ты, я вижу, совсѣмъ рехнулся, а насчетъ денегъ я тебѣ напрямки вотъ что скажу: журнала я доподлинно издавать не хочу, но если-бъ и хотѣлъ, то денегъ этихъ не взялъ бы.
— А! вотъ видишь! — вскричалъ злсбно Прядильниковъ и забѣгалъ по комнатѣ.
— Да не взялъ-бы, — повторилъ спокойно Карповъ.
— Гоноръ!
— Гоноръ, братецъ, и весьма понятный.
— Разъясни, пожалуйста.
Фразу эту Прядильниковъ выговорилъ дрожащимъ голосомъ.
— Изволь. Я не романтикъ и никакихъ особенныхъ тонкостей не люблю, но въ этомъ дѣлѣ, Николаичъ, отличался всегда нѣкоторою опрятностью. Съ Евдокіей я жилъ. Весьма вѣроятно, нашлись благопріятели, распускавшіе благородную молву, что она меня содержала. До этой молвы мнѣ, конечно, дѣла нѣтъ, но въ своихъ собственныхъ глазахъ я желаю быть чистъ, какъ голубица. У Евдокіи побужденія весьма великодушныя, допускаю даже, что она имѣетъ ко мнѣ материнскія чувства. Видитъ она, что я безъ дѣла болтаюсь, и узнаетъ, что хочется мнѣ затѣять нѣкоторую нелѣпость въ формѣ журнала. Она черезъ тебя всучиваетъ мнѣ капиталъ. Я сначала, по скудоумію своему, не догадался, а потомъ расчухалъ. Чтобы между нами теперь ни было, я этихъ денегъ отъ тебя не возьму.
— Ты рѣшительно говоришь?
— Самъ видишь, что рѣшительно. Да и на что мнѣ онѣ? Новый годъ на дворѣ. Затѣвать журналъ поздно. И если ты будешь приставать съ этими деньгами, только ты меня и видѣлъ: записываюсь сейчасъ на службу въ. Туркестанскій край.
Прядильниковъ выслушалъ все это, насупившись и тяжело дыша.
— Стало быть, — спросилъ онъ глухимъ голосомъ: — ты долженъ считать мое поведеніе… неблаговиднымъ?
— Это почему?
— Я занимаюсь теперь дѣлами все той-же Евдокіи… и она мнѣ помогла своимъ денежнымъ кредитомъ.
— И прекрасно сдѣлала. Я ужь тебѣ говорилъ, кажется, что у ней очень хорошій инстинктъ.
— Но если судить по-твоему, — продолжалъ, волнуясь, Прядильниковъ — то мнѣ также не слѣдовало-бы ни въ какомъ случаѣ входить въ денежныя дѣла съ женщиной, которая…
— Это почему? — перебилъ его Карповъ. — Что ты былъ ея возлюбленнымъ, что-ли, или теперь состоишь въ этомъ качествѣ? Да если-бъ и состоялъ, то и тогда тутъ не было-бы ничего щекотливаго. Она не даритъ тебѣ денегъ. Ты по знакомству занимаешься ея дѣлами, и это тебѣ помогаетъ въ твоей дѣловой карьерѣ. Деньги ея, интеллигенція твоя.
— Одно хитросплетеніе, — проговорилъ Прядильниковъ и сильно нахмурился. — Никакой разницы тутъ нѣтъ. Тебѣ только кажется, что я нахожусь въ другихъ условіяхъ, а сущность все такая-же. Зачѣмъ-же ты скрытничаешь со мной? Ужь говори начистоту.
— Охъ, ты Господиі — вздохнулъ Карповъ, поворачиваясь на диванѣ.
— Я того и жду, — продолжалъ все нервнѣе и нервнѣе Прядильниковъ — что ты станешь глядѣть на меня чортъ-знаетъ какими глазами. И въ самомъ дѣлѣ, ты съ своимъ гоноромъ имѣешь право презирать меня.