— Я буду работать, — прошептала Лиза.
— Ты еще учиться должна. Какая твоя работа! Ты года три еще проучишься; а коли захочешь дипломъ хорошій взять, такъ и больше. Хочешь въ педагогички идти?
— Хочу, — проговорила, удерживая слезы, Лиза.
— Ну, вотъ видишь, это еще два года возьметъ. На все это деньги нужны. Тебѣ надо куда-нибудь на казенный счетъ поступить.
— На казенный! — вскричала Лиза. — Да ты съ ума сошелъ! Оставить маму одну! Никогда. Да она безъ меня что-же будетъ дѣлать?
— Вотъ то-то ты какая важнюшка. Много больно о себѣ думаешь. Какой въ тебѣ прокъ? Ты для мамы твоей совсѣмъ ненужна, а ты ей стоишь денегъ: тебя поить, кормить нужно и платить въ гимназію. Живи твоя мама одна, она-бы вдвое меньше прожила, — я вѣдь хозяйство знаю.
Лиза опять заплакала, и на этотъ разъ уже гораздо громче.
— Вотъ ты сейчасъ и разнюнишься. Съ тобой совсѣмъ говорить нельзя.
— Я знаю, — всхлипывала Лиза — мама для меня такъ работаетъ. Пойми ты, это-то и не даетъ мнѣ покоя. А ты меня упрекаешь.
— Въ чемъ? — спросилъ раздражительно Саша.
— Говоришь, что я объѣдаю маму.
— Все ты выдумываешь. Ничего такого я тебѣ не говорилъ; вѣдь и меня тоже поятъ и кормятъ. Такъ это совсѣмъ разница. У моихъ родителей деньги есть. Умри они сегодня, я бы все-таки кончилъ курсъ и въ гимназіи, и въ университетѣ. А ты останешься между небомъ и землей. Я тебѣ и толкую про то: надо тебѣ на казенный счетъ куда-нибудь поступить; маму ты будешь видѣть. Ныньче вѣдь отпускаютъ домой.
— Мама на это никогда не согласится! — вскричала Лиза.
— Уговори. Ты вѣдь все себя большой называешь. Ну, и докажи, что ты большая.
— Ты не знаешь, Саша. Мамѣ нельзя проситъ обо мнѣ.
— Это еще отчего?.
— Для насъ здѣсь ничего не сдѣлаютъ!
— Гдѣ это: здѣсь?
— Въ Россіи.
— Это почему?
— Да такъ. Я ужь знаю. Маму считаютъ…
Дѣвочка остановилась. Словно не сходило у нея съ языка.
— Подъ присмотромъ она, что-ли? — спросилъ Саша.
— А ты развѣ слыхалъ, что бываютъ подъ присмотромъ?
— Какъ-же не. слыхать?
— Я ужь не знаю, какъ тамъ, — заговорила тихо Лиза — но насъ изъ-за границы сразу не пустили.
— Вотъ какъ, — произнесъ значительно гимназистъ.
— Иу, какъ-же ты мнѣ совѣтуешь, Саша, поступить на казенный счетъ? Мнѣ и въ гимназіи-то противно. А тутъ нужно кланяться разнымъ генераламъ.
— А что-жь дѣлать? Тебѣ только надо кончить курсъ, а тамъ ты вольный казакъ.
— Такъ нехорошо. Это нечестно.
— Все вздоръ говоришь! — вскричалъ Саша и всталъ съ мѣста. Онъ засунулъ руки въ карманъ и прошелся по комнатѣ.
Лиза продолжала сидѣть у стола съ поникшей головой.
Раздался звонокъ.
— Это мама твоя? — спросилъ гимназистъ.
— Не знаю. Она приходитъ позднѣе.
Лиза отерла слезы, откинула волосы назадъ и пошла скорыми шагами въ переднюю.
— Ахъ! — раздался ея радостный крикъ, когда она отворила дверь въ сѣни.
На порогѣ стоялъ Бенескриптов. На немъ было ваточное пальто и старая шапка. Шею укутывалъ засаленный шарфъ.
— Семинаристикъ мой милый! — вскричала Лиза, хватая его за руки и подпрыгивая, чтобы достать до лица и поцѣловать его.
— Снимайте пальто. Какъ я рада! Мамы нѣтъ. Она скоро придетъ. Саша, какая радость! Поди сюда, Ѳедоръ Дмитричъ пріѣхалъ.
Она прыгала, хлопала въ ладоши, тормошила Бенескриптова за пальто и концы шарфа. Когда онъ снялъ шапку и Лиза взглянула ему пристальнѣе въ лицо, она встрѣтилась глазами съ его взглядомъ. Взглядъ этотъ былъ мутный, блуждающій, тяжелый. Сердце дѣвочки сжалось.
— Я на минутку, — Забормоталъ Бенескриптовъ. — Маменьки нѣтъ? Оно и лучше. Я на минутку.
Руки Лпзы опустились. Она готова была заплакать. Голосъ Бенескриптова поразилъ ее. Отъ него шелъ какой-то запахъ. Она боялась спросить, что съ нимъ, покраснѣла и въ смущеніи пролепетала.
— Войдите, войдите.
Бенескриптовъ, не снимая пальто, вошелъ въ ту комнату, гдѣ сидѣлъ Саша, оглянулъ ее тревожно, точно боясь встрѣтиться съ кѣмъ-нибудь.
Лиза вбѣжала вслѣдъ за нимъ. Она продолжала чувствовать тоже смущеніе. Она не знала, съ чего ей начать разговоръ. Ей особенно непріятно было въ эту минуту присутствіе Саши. Онъ раскланялся съ Бенескриптовымъ и также пристально поглядѣлъ на него.
— Вы давно? — спросила Лиза, не рѣшаясь взглянуть еще разъ въ лицо Ѳедора Дмитріевича.
— Я-то? Не больно давно. Такъ маменьки-то нѣтъ, вы говорите?
Бенескриптовъ опустился на стулъ и еще разъ оглянулъ комнату.
— Вы надолго?.
Голосъ Лизы съ трудомъ повиновался ей.