— Погибъ! — прошептала Загарина.
Вернувшись домой съ Васильевскаго острова, Авдотья Степановна была въ сильномъ волненіи. Ничего подобнаго она въ жизнь свою еще не испытывала. До сихъ поръ она была о себѣ довольно хорошаго мнѣнія. Въ послѣднее время на нее хотя и часто находило лирическое настроеніе — она все ближе и ближе была къ рѣзкому душевному кризису, — но любовь Прядильникова успокоила ее. Она почувствовала себя точно другой женщиной съ того момента, когда такой хорошій человѣкъ, какъ Петръ Николаичъ, выплакалъ на груди ея всю свою многострадальную страсть. Не будь этого, она-бы не поѣхала къ Загариной.
И вдругъ ее такъ всю передернуло, что она убѣжала, ни о чемъ хорошенько не переговоривши. Ея визитъ былъ очень глупъ. Но отчего все это такъ случилось? Отчего она потеряла всю свою увѣренность? Оттого только, что она впервые стала лицомъ къ лицу съ такой женщиной, какъ Загарина.
«И я-то, — говорила съ сердечною болью Авдотья Степановна, — разсѣлась передъ ней, здоровая, упитанная, кровь съ молокомъ, разодѣтая, раздушенная, съ цѣлымъ овиномъ на головѣ!»
Тутъ она стала себя разбирать по косточкамъ. И наружность, и туалетъ, и тонъ, и языкъ. Все это сдѣлалось ей такъ противно, пошло, все такъ отзывалось камеліей и бывшей возлюбленной генерала Саламатова. Никогда она еще не сознавала такъ живо нечистое происхожденіе своего комфорта, своей матеріальной обезпеченности.
«Что-же я-то такое? — спрашивала себя Авдотья Степановна, все глубже погружаясь въ раздумье. — Смѣю-ли я мечтать о какомъ-нибудь правѣ на счастье? Я, моя обстановка, мои кружева, лошади, акціи и облигаціи, все это кровная обида такимъ женщинамъ, какъ эта Загарина. Какой честный человѣкъ полюбитъ меня? Прядильниковъ увлеченъ страстью. Правда, для него я не камелія; но онъ не заставитъ меня отказаться отъ всѣхъ моихъ побрякушекъ. Я же буду вертѣть имъ, какъ мнѣ угодно. Сдѣлаюсь я его женой — будетъ то-же самое. Я буду командовать. Я заставлю его хлопотать о своей дѣловой карьерѣ. Онъ никогда не скажетъ мнѣ, что не такъ слѣдуетъ обращаться съ моимъ достаткомъ. Мы разжирѣемъ, будемъ добродѣтельными супругами, и года черезъ три я въ самомъ дѣлѣ воображу себя честной женщиной. А въ это время Загарина истаетъ какъ свѣча и до самой смерти должна будетъ коптѣть надъ переводами!»
Авдотья Степановна почувствовала, что любовь Прядильникова только усилитъ ея душевное недовольство. Но говорить ему объ этомъ она не рѣшалась. Ей слишкомъ жаль было бѣднаго чудака.
Вечеромъ онъ явился къ ней. Она, принявъ спокойный тонъ, разсказала ему про Загарину.
— Я во что-бы то ни стало, хочу, — закончила она, — помочь этой женщинѣ, выиграть ея дѣло. Только мнѣ самой неловко ввязываться въ это. Она можетъ меня заподозрить. Правда, она обошлась со мной ласково и сказала, что довѣряетъ мнѣ. По я сама почувствовала, что надо мнѣ лично устраниться. Вотъ что вы сдѣлаете: съѣздите вы къ ея знакомому… вы мнѣ про него говорили.
— Къ Борщову? — спросилъ Прядильниковъ.
— Моего имени вы не впутывайте, а прямо скажите, что вы принимаете участіе въ этой госпожѣ. Пускай он потрудится съѣздить къ ней и взять дѣло на себя. Мы отыщемъ адвоката и дадимъ ему, сколько слѣдуетъ, на расходы. Про подвохи Малявскаго съ Воротилинымъ я ей разсказала и съумѣю произвести этимъ милашкамъ такую очную ставку, что они больше уже не станутъ къ ней подъѣзжать.
Прядильниковъ слушалъ Авдотью Степановну, сидя подлѣ нея на низкомъ креслѣ и покручивая усъ.
Авдотья Степановна такъ была поглощена своими думами, что не замѣтила, въ какомъ тонѣ повела разговоръ съ Прядильниковымъ. Но у него съ первыхъ-же ея словъ екнуло на сердцѣ. Мѣстоименіе «вы» показывало, что Авдотья Степановна точно забыла про сцену, бывшую въ томъ-же кабинетѣ. Онъ не рѣшился замѣтить ей это, но внутреннее раздраженіе сказалось въ другой формѣ.
— Я не понимаю, — началъ онъ сдержанно и какъ-бы язвительно: — почему вы такъ выгораживаете себя?
— Какъ выгораживаю? — переспросила Авдотья Степановна.
— Вы точно стыдитесь дѣйствовать отъ своего имени. Ваши побужденія такъ хороши, что вамъ нечего стѣсняться даже и передъ такой добродѣтельной барыней.
— Я про то сама знаю, — отвѣтила Авдотья Степановна съ нѣкоторою рѣзкостью.
— Напрасно вы себя такъ унижаете. Я этого рѣшительно не понимаю.
— Полноте, другъ мой, — откликнулась Авдотья Степановна, покачавъ головой: — пожалуйста, не заглушайте во мнѣ…
— Чего? — порывисто спросилъ Прядильниковъ.