— На кого-же вы разсчитываете?
Малявскій отвелъ лицо въ сторону и сдунулъ пепелъ съ своей сигары.
— Я именно пріѣхалъ просить васъ, — выговорилъ Гольденштернъ, искоса поглядывая на хязяина изъ-подъ очковъ.
— Меня? — вскрикнулъ Малявскій и приподнялся съ дивана.
— Самый доскональный выборъ. Мы видимъ, сколькими вы талантами обладаете въ дѣлахъ… наукамъ обучены и писать ловко умѣете, говорить точно такимъ-же манеромъ. Жаръ у васъ, благородный жаръ есть, а это, сдѣлаете одолженіе, важнѣе всего!
— Но вѣдь я не Саламатовъ, почтеннѣйшій Абрамъ Игнатьевичъ. Я не могу уподобляться фокуснику Жану Мартини и разливать вамъ изъ одной бутыдки и красное, и бѣлое, и лекеръ, и ерофеичъ! Если у меня и есть кое-какой умишко и кой-какіе талантишки, какъ вы любезно изволили выразить здѣсь, то я все-таки долженъ серьезно подготовиться къ такой рѣчи, знать, что я защищаю… Не могу-же я, какъ честный человѣкъ, явиться защитникомъ…
— Ну, что-же объ этомъ безпокоиться; это все пустяшныя вещи.
— Однако, позвольте, Абрамъ Игнатьевичъ…
— Вѣдь вы членъ правленія. Если не выиграть баталіи — вамъ придется выходить въ отставку… И не всели равно, на чьей сторонѣ видимая правда, хи, хи, хи!.. Если-бъ вы уступили сейчасъ этой самой правдѣ — намъ надо лавочку закрывать. Это какъ въ парламентѣ: правая и левая... Намъ надо провести наше распоряженіе, а больше намъ ни до чего и дѣла нѣтъ. Ганцъвурштъ!..
Гольденштернъ такъ вкусно захихикалъ, что Малявскій не могъ ему не вторить.
«Ну, теперь, — проговорилъ онъ про себя, — прелиминаріи кончены и можно приступить къ куплѣ-продажѣ».
Онъ пододвинулся къ гостю, взялъ его за руку, пожалъ ее, поглядѣлъ ему прямо въ ярко-блистѣвшія орбиты золотыхъ очковъ и потише выговорилъ:
— Вы уже заключили условіе съ Саламатовымъ?
— Нэ!.. еще ничего не кончено.
— По должны будете заключать?
— Упаси Боже безъ условія!
— Я вы начнете непремѣнно съ него?
— Сами изволите знать.
— Въ какомъ-же вкусѣ, примѣрно, будетъ заключенъ контрактъ?
— А вотъ въ такомъ; что, дескать, коли наша возьметъ, такъ я, нижеподписавшійся, получаю такой-то кушъ.
— Какой-же именно предполагаете кушъ, Абрамъ Игнатьичъ? — Гольденштернъ осклабился и какъ-то глухо кашлянулъ.
— Я желаю это знать, — выговорилъ твердо Малявскій.
— Тысячъ на двадцать, на двадцать-пять.
— А если ваше не возьметъ, что тогда?
— Онъ ничего не получаетъ, сдѣлайте одолженіе!
— И онъ пойдетъ на такое условіе?
— Пойдетъ. Деньги охъ какъ нужны камергеру!
— Но скажу вамъ откровенно, Абрамъ Игнатьичъ, я на такую сдѣлку не пойду. ПомилуйтеI Я просижу надъ подготовленіемъ къ рѣчи добрую недѣлю — и рискую, въ случаѣ успѣха Саламатова, даже рта не раскрыть…
— Вы — другая статья. Мы это понимаемъ. Если вамъ придется выиграть баталію — къ вамъ идетъ кушъ.
— Полностью? — спросилъ въ упоръ Малявскій.
— Полностью.
— Если-же мнѣ не придется говорить, если я не одержу побѣды, тогда столько?
— Это какъ положите.
— Четверть суммы, — выговорилъ Малявскій отчетливо.
— То-есть пять тысячъ?
— Да.
Абрамъ Игнатьевичъ задумался.
— Ужь вы меня не обезсудьте, — добавилъ Малявскій. — У меня кромѣ труда и мозговъ, нѣтъ никакихъ маетностей.
Горденштернъ всталъ.
— Мы вѣдь обѣдаемъ сегодня, добрѣйшій Илларіонъ Семенычъ, такъ тамъ и порѣшимъ.
— Какъ хотите, — небрежно отозвался Малявскій, приподнялся и, съ улыбкой, сказалъ:
— Не забудьте, что у васъ въ шляпѣ форфоровая штучка.
— Утѣшили!.. Антикъ!
Абрамъ Игнатьевичъ взвизгнулъ, берясь за шляпу и протягивая свою пухлую ручку хозяину.
— Мы поладимъ, сдѣлайте одолженіе, — закончилъ онъ, облизываясь.
Проводивъ гостямъ до передней, Илларіонъ Семеновичъ потянулся, сдѣлалъ кисло-сладкую грамасу, подошелъ къ зеркалу, поправилъ волосы и, повернуршись на каблукѣ, сказалъ про себѣ:
«Коли не двадцать, такъ пять, и то кушъ.»
— Флегонтъ! — крикнулъ онъ: — одѣваться!
И прошелъ въ спальню.
До обѣда, на который пригласилъ его Абрамъ Игнатьевичъ Малявскій, немного поработавши дома, разсчитывалъ сдѣлать нѣсколько визитовъ. Ровно въ три часа онъ долженъ былъ явиться къ Авдотьѣ Степановнѣ. Наканунѣ онъ получилъ отъ нея весьма любезную записку въ которой она приглашала его быть у ней по дѣлу «ровно въ три часа» — не раньше и не позднѣе. Эта женщина никогда, въ сущности, не переставала ему нравится: онъ находилъ въ ней нѣчто общее съ Зинаидой Алексѣевной, по внѣшнему шику, складу натуры и характеру ума. Теперь, болѣе чѣмъ когда-либо, онъ былъ способенъ приволокнуться за ней. Илларіонъ Семеновичъ не могъ оставаться безъ женщины. Онъ видѣлъ, что никакіе дѣловые услѣхи не заставятъ притихнуть въ немъ ту тревогу, которая овладѣваетъ тщеславнымъ, чувственнымъ мужчиной, сознающимъ свое одиночество. На Зинаиду Алексѣевну и исторію своей сухой любви съ нею слѣдовало поставить крестъ. Интимной жизни г-жи Бѣлаго Малявскій не зналъ. Ея разрывъ съ Саламатовымъ представлялся ему въ такомъ-же свѣтѣ, какъ онъ разъяснилъ это Воротилину, въ ту ночь, когда ему вздумалось познакомить Зинаиду Алексѣевну съ дѣльцами. Ему и въ голову не приходило, что такая крупная камелія, такой тертый калачъ, какъ Авдотья Степановна, вдругъ броситъ свое «развеселое житье». Если-бъ его завѣряли самые вѣрные люди въ томъ, что она въ это время пригрѣла цѣломудреннымъ чувствомъ чудака Прядильникова, онъ-бы расхохотался надъ этимъ, какъ надъ фарсомъ. Онъ только соображалъ: какому тузу достанется она? Времени съ разрыва прошло не мало, а до сихъ поръ ни на биржѣ, ни въ театрахъ, ни на мужскихъ обѣдахъ, ни у другихъ камелій не слышно было, кто замѣнилъ или собирается замѣнить Саламатова. Авдотьи Степановны нигдѣ не было видно, даже по Невскому она не каталась. Быть можетъ, содержитъ ее какой-нибудь высокопоставленный старецъ, который выговорилъ себѣ условіемъ скромную, замкнутую жизнь своей одалиски. Но Авдотья Степановна не таковская. Малявскій подумалъ о Воротилинѣ. Ужь не онъ-ли, подъ шумокъ, пользуется прекрасной Евдокіей? Онъ даже покраснѣлъ отъ одной этой мысли. Господина Воротилина Илларіонъ Семеновичъ самымъ искреннѣйшимъ образомъ презиралъ. Въ немъ онъ видѣлъ круглую бездарность, которая только благодаря всеяднымъ своимъ поползновеніямъ съумѣла составить тебѣ извѣстный maximum годоваго дохода. Онъ никакъ-бы не снесъ, если-бы Воротилинъ сдѣлался покровителемъ Авдотьи Степановны. Коли Воротилинъ имѣетъ на нее виды, то почему-же ему, Малявскому, не имѣть ихъ? Она съумѣетъ распознать въ Илларіонѣ Семеновичѣ будущаго туза первой величины и раздѣлитъ съ нимъ шансы дальнѣйшихъ успѣховъ. Надо только надлежащимъ манеромъ отрекомендоваться… И тутъ Малявскій вспомнилъ о Прядильниковѣ. Онъ не видалъ его съ того времени, когда ѣздилъ къ нему предлагать наступательный союзъ противъ Саламатова. Съ тѣмъ поръ, очутившись по двумъ обществамъ товарищемъ Саламатова, Малявскій былъ-бы очень радъ направить на него такого изобличителя, какъ Прядильниковъ. Онъ зналъ также, что Прядильниковъ — акціонеръ общества «Самоочиститель». Это именно обстоятельство и удерживало Малявскаго отъ заигрываній съ Прядильниковымъ. Надо было сначала самому хорошенько окрѣпнуть на мѣстѣ. Да тутъ еще сегодняшнее предложеніе Гольденштерна, Придется выступить уже оффиціально помощникомъ Саламатова, а въ числѣ враговъ, по всей вѣроятности, очутится Прядильниковъ.