— Ну да что объ этомъ! Довольно! — вскричалъ Саламатовъ. — Лучше позавтракаемъ.
— Я вѣдь это не изъ простого резонерства говорилъ, откликнулся Малявскій — а изъ сознанія вашихъ собственныхъ интересовъ. Мѣшать вашимъ затѣямъ я тоже не стану и явился вовсе не затѣмъ… Абрамъ Игнатьевичъ просилъ меня завернуть къ вамъ.
— Да, да, добрѣйшій Иларіонъ Семенычъ, вы, право, такъ великодушны…
Саламатовъ говорилъ это глухо и неохотно, а Малявскій, глядя на него, думалъ:
«Нечего, братъ, ломаться, а благодарить-то можешь и поусерднѣе; вѣдь ты моими-же руками будешь жаръ загребать».
Подали завтракъ. Саламатовъ былъ очень не въ ударѣ и говорилъ больше Малявскій. Послѣ завтрака Саламатовъ хотѣлъ выпроводить непріятнаго собесѣдника, но Малявскій, взявши его за руку, а въ другой держа шляпу, сказалъ съ оттяжкой:
— Вы можете изнывать на очисткѣ вашего кавце лярскаго хлама, а я вамъ подготовлю все, что слѣдуетъ…
— Merci, merci, выговорилъ отдуваясь Саламатовъ.
— Вы съ жидовой заключили условіе? спросилъ въ упоръ Малявскій.
— Они непремѣнно хотѣли, все вздоръ такой…
— Такъ вы какой-же положите процентикъ за коллаборацію?
Саламатовъ точно поперхнулся.
— Да какъ вы полагаете? довольно глуповато спросилъ онъ.
— Двадцать процентиковъ будетъ по христіански… не правда-ли?
— Но вѣдь тутъ какая-же работа, Иларіонъ Семеновичъ, подумайте!
— Такъ дѣлайте ее сами, отрѣзалъ Малявскій, выпрямляясь и поправляя галстухъ.
— Хорошо, хорошо.
— Я вотъ приготовилъ маленькую записочку.
И съ этими словами Малявскій вынулъ изъ боковаго кармана листъ, сложенный вчетверо.
— Да зачѣмъ-же это-съ? — вскрикнулъ уже совершенно сердито Саламатовъ.
— Такъ, для памяти, Борисъ Павлычъ, для памяти-сь! Право, такъ лучше будетъ; вѣдь вы ничѣмъ тутъ не рискуете. Если я вамъ черезъ пять дней не представлю чего нужно, вы мнѣ ни единой полушки не заплатите….
— Подписать, что-ли, прикажете? — спросилъ Саламатовъ глухо.
— Да ужь соблаговолите.
Опять однимъ взмахомъ подписалъ Саламатовъ условіе и отдалъ Малявскому листъ, не сложивъ его.
Прощанье произошло молча. Малявскій удалился скорыми шагами, а Саламатовъ легъ на диванъ и громко выругался.
Ему было очень скверно. И сцена съ женой, и визитъ Гольденштерна, и главное — визитъ этого противнѣйшаго Малявскаго, — все это подняло въ немъ жолчь, а онъ вовсе не былъ жолченъ по натурѣ.
— Нѣтъ, — выговорилъ онъ энергически, — такъ нельзя идти дальше; я чортъ-знаетъ на кого сталъ похожъ!… Выходитъ, что и жена права и жидъ и эта архибестія правъ также! Службу надо по-боку и взять почетное мѣсто. Надина на этомъ успокоится. И главное не играть впередъ деньгами, иначе я всегда буду въ рукахъ всякихъ мазуриковъ! Ну за что я этому проходимцу Малявскому уступилъ пять тысячъ серебряныхъ рублей? Еще два-три такихъ случая — и я буду притчей во языцѣхъ.
Онъ долго не могъ приподняться съ дивана, незамѣтно захрапѣлъ и спалъ до самыхъ сумерекъ. Когда онъ продралъ глаза, былъ уже шестой часъ. Сначала ему показалось, что онъ лежитъ въ кровати и проснулся рано утромъ.
«Вотъ это славно: теперь и восьми часовъ нѣтъ; то-то я наработаю».
Но когда онъ ощупалъ себя и вспомнилъ, какъ онъ заснулъ на диванѣ, его охватило просто какое-то бѣшенство и онъ завопилъ:
— Огня, лампу, свѣчей!
Лакей показавшійся въ дверяхъ, съ испугомъ бросился назадъ……………
Иларіонъ Семеновичъ, возвращаясь отъ Саламатова, подводилъ въ умѣ итоги. Выходило, что онъ если и слова не вымолвитъ на предстоящей акціонерной баталіи, то все-таки заработаетъ треть того куша, который Саламатовъ заполучилъ отъ жидовъ.
Онъ не могъ не усмѣхнуться продолжительно. Ему въ самомъ дѣлѣ сдѣлалось смѣшно при мысли, какъ легко играть на струнѣ человѣческихъ глупостей. Стоило ему выкарабкаться — и онъ ни за понюхъ табаку забираетъ куши. И это еще цвѣточки, а ягодки впереди!..
Прядильниковъ ожидалъ вызова отъ Малявскаго. Онъ считалъ его способнымъ, по злобности, затѣять дуэль.
Авдотья Степановна допросила его: будетъ-ли онъ стрѣляться, если Малявскій пришлетъ ему вызовъ? Прядильниковъ далъ уклончивый отвѣтъ. Она не стала больше допытываться, но и успокоивать его не стала. А онъ готовъ былъ самъ поѣхать къ Малявскому и вызвать его. Сначала смутно, а потомъ совершенно ясно распозналъ онъ нравственную подкладку этого «фолликюлера», какъ онъ продолжалъ называть его. Въ подъѣзжаніяхъ къ нему Малявскаго Прядильниковъ видѣлъ нѣчто превосходящее всѣ саламатовскіе подвиги.