Но Гольденштернъ съ братьей были въ большомъ волненіи; они заслали даже полковника Раздобольскаго позондировать Прядильникова. Но зондировать его было излишне: онъ съ первыхъ-же словъ началъ такъ безпощадно отдѣлывать саламатовскую компанію, что въ силѣ его нападенія сомнѣваться было глупо. Пошушукавши между собой, саламатовцы рѣшили, что надо предупредить уд?чъ, и Гольденштернъ побѣжалъ убѣждать Саламатова, чтобы тотъ началъ первый говорить. Саламатовъ сначала уперся, повторяя, что онъ мастеръ только защищаться и изворачиваться, но такъ-какъ ему, въ сущности, было все равно, онъ согласился.
Тотчасъ-же послѣ скучной части засѣданія, Саламатовъ поднялся съ мѣста. Ему захлопала часть правой; но двѣ трети залы такъ зашикали, что даже онъ слегка стѣснился. Это его разсердило и онъ началъ говорить рѣзкимъ генеральскимъ тономъ, отрывисто, сухо и неубѣдительно. Гольденштернъ уже нѣсколько разъ переглянулся съ Малявскимъ. Они сообщили глазами другъ другу, что Саламатовъ взялъ неподходящую ноту и непремѣнно провалится. Цифровыя данныя Саламатовъ плохо подготовилъ, и минутъ чрезъ десять говоренья у него не хватило матеріалу. Внушительностью онъ не взялъ, фактами еще менѣе. Еще пять минутъ — и онъ бы совсѣмъ зарапортовался. Когда онъ кончилъ на какой-то звонкой и банальной фразѣ, раздалось еще большее шиканье, и хлопали только Гольденштернъ, полковникъ Раздобольскій и господинъ Гулеке. Аттака произведена была сначала какимъ-то добродушнѣйшаго вида толстякомъ съ гостинодворческой наружностью. Онъ сталъ полегонечку подтрунивать надъ правленіемъ и дѣлать намеки на іерусалимскую братію, которая желаетъ поживиться на счетъ акціонеровъ. Его немудрый юморъ и здравый смыслъ настроили собраніе такъ, что при первыхъ желчныхъ и вѣскихъ доводахъ Прядильникова, Гольденштернъ съ братіей были-бы разбиты на голову. Но Прядильниковъ не успѣлъ попросить слова, какъ раздался скрипучій голосъ Малявскаго. Онъ взялъ совсѣмъ не саламатовскій тонъ. Играя на стрункѣ промышленнаго либерализма, онъ началъ доказывать жалкую отсталость людей, которые хотятъ добиваться большихъ барышей, не желая ничѣмъ рисковать. Фактическую сторону подготивилъ онъ старательно и ловко подтасовалъ цифры. Въ доказательствахъ онъ выказалъ большую изворотливость. Гольденштернъ, слушая его, нѣсколько разъ подпрыгивалъ на мѣстѣ и протиралъ очки отъ пріятнаго волненія. Манера Малявскаго съ его пронзительнымъ голосомъ подходила къ размѣрамъ залы и къ характеру дебатовъ. Его діалектика производила впечатлѣніе на людей, которые любятъ бойкую дѣльность или, лучше сказать, ея мундиръ. Рѣчь молодаго директора поселила порядочное смятеніе, и если-бы въ эту минуту пойдти на голоса, то побѣда была-бы, конечно, за саламатовцами. Слушая Малявскаго и глядя на его фигуру, Петръ Николаевичъ ощущалъ во всемъ своемъ существѣ цѣлыя миріады нервическихъ портиковъ. Никогда еще никакой противникъ не возмущалъ его такъ, какъ этотъ нахалъ, стерпѣвшій отъ него брань и потасовку. Съ первыхъ словъ, произнесенныхъ Прядильниковымъ, аудиторія какъ-то особенно встрепенулась, всѣ съ возбужденнымъ любопытствомъ глядѣли на эту маленькую нервную фигуру съ большимъ носомъ, начавшую, безъ всякихъ лишнихъ прелиминаріи, громить кого слѣдуетъ. Прядильниковъ все язвительнѣе и язвительнѣе доѣзжалъ своихъ противниковъ, и нѣсколько разъ одобрительный гулъ раздавался по залѣ. Псѣ почувствовали, что тутъ звучало настоящее знаніе дѣла и безпощадная логика честности; а акцентъ рѣчи переполненъ былъ негодованіемъ. Саламатовъ слушалъ, откинувшись на спинку своего кресла, и улыбка не сходила съ его жирныхъ губъ. Малявскій, глядя куда-то въ бокъ, все блѣднѣлъ. Абрамъ Игнатьевичъ совсѣмъ съежился и изрѣдка только вскидывалъ своей круглой головой. Громкія рукоплесканія покрыли рѣчь Прядильникова. Онъ сѣлъ утомленный, отирая лобъ и разсѣянно глядя на тѣхъ, кто ему хлопалъ и посылалъ издали поздравительные поклоны… Саламатовцы заколыхались. Гольденштернъ побѣжалъ къ Борису Павловичу и, размахивая руками, такъ горячился, точно ему кто-нибудь сейчасъ только далъ пощечину. Улыбающееся лицо Саламатова показывало, что онъ все сообразилъ и сейчасъ поднесетъ пріятный сюрпризъ всей компаніи.
Раздался звонокъ. Шумъ въ залѣ продолжался; но когда передніе ряды увидали, что поднимается саламатовская туша, тишина опять водворилась. Малявскій мигомъ перевернулся въ его сторону и въ его глазахъ промелъ-кнуло нѣчто крайне-злобное и досадное. Онъ видѣлъ, что дѣло проиграно послѣ рѣчи Прядильникова; но ему никакъ не хотѣлось, чтобы Саламатовъ еще разъ говорилъ. Кто его знаетъ, быть можетъ, онъ и вывернется и чѣмъ-нибудь и пройметъ собраніе. Тогда Малявскій будетъ забытъ и рѣчь его окончательно стушуется. Была даже такая минута, когда онъ хотѣлъ-было встать и напрячь послѣднія усилія; но онъ разсудилъ тотчасъ-же, что сильными средствами теперь ужь не возьмешь: ни негодованьемъ, ни цифрами, ни злобными нападками. Надо было пустить въ ходъ какой-нибудь особенный фортель, а онъ ему не представлялся въ эти минуты. Малявскій страшно злобствовалъ..