— Поступайте какъ вамъ будетъ угодно, но въ сделку съ вами я не могу войти.
— Ведь не буду же я васъ просить, чтобъ вы приняли на себя виновность?
— Я-бы взялъ ее на себя, если-бъ иначе смотрелъ на бракъ.
— Что-жь изъ этого вытекаетъ, Александр Дмитричъ? спросила Катерина Николаевна значительно.
— Моя роль — страдательная. Если вамъ угодно, покинуть меня, я не стану злоупотреблять моими правами. Любите другого, живите съ нимъ до техъ поръ, пока онъ сохранитъ для васъ… обаяниe, и не требуйте отъ меня ничего больше.
— Это та-же тирания, только въ мягкой форме.
— Я не вижу тутъ никакой тирании. Мои принципы не позволяют мне подчиниться вашей воле и перестать быть вашим мужем. Кто знает, что можетъ случиться. Я брал на себя обязательства, которыя и выполню. Вы всегда найдёте во мне друга и покровителя.
— Зачемъ-же это, Александр! Дмитричъ?
— Умъ у васъ светлый, но темперамент беретъ верхъ.
— Но этакъ я всю свою жпзнь буду и въ глазахъ света, и передъ закопомъ жена ваша? Вы хотите, стало быть, чтобы я постоянно нарушала свой долгъ, чтобы моя новая жизнь съ человекомъ, которому я хочу быть верной женой, имела видъ преступной интриги?
— Я не могу поступить иначе, выговорилъ Александр Дмитрiевич и опустился в кресло, точно затемъ, чтобы опять приняться за свои бумаги.
— Я надеялась, вскричала Катерина Николаевна: — что вы будете хоть немного поискреннее!
— Искреннее быть нельзя. Пользуйтесь фактической свободой. Я отказываюсь отъ своихъ правъ. Позвольте мне удержать одни обязанности.
Она ничего не отвечала и быстро вышла изъ кабинета. Онъ проводил её глазами до дверей, и когда она исчезла в них, тяжело опустил голову на руки.
Любовь сильно изменила наружность Борщова. Онъ похудел и побледнел. Лицо его не поражало уже прежней ясностью и добродушием. Борода удлиннилась. Глаза приобрели новый блескъ вместе съ тревожностью. Но онъ настолько следил за собою, что деловая его жизнь не страдала отъ душевныхъ волненій. Напротивъ, онъ шелъ въ гору. Ему поручили заведование очень крупнаго предпріятія, где онъ былъ и пайщикомъ. Для него практическая деятельность действительно играла роль одного лишь средства къ достиженію такой матеріальной независимости, которая позволяла бы ему впоследствии предаваться всякимъ „просветительным затеям". Онъ вовсе не усердствовалъ, а дело у него все-таки спорилось. Еслибы онъ самъ не относился такъ къ своей деловой карьере, онъ, конечно бы, имел уже не одну сотню тысячъ, давно считался бы тузомъ промышленнаго міра.
Столкновеніе съ Катериной Николаевнои скрасило его жизнь гораздо более чем онъ самъ ожидалъ. Но сейчасъ же человек принциповъ сказался въ немъ. Онъ увидалъ въ этой одаренной натуре недостатки, данные средою. Въ сердце его закралась боязнь, что Катерина Николаевна не въ силахъ будетъ рвануться энергически вонъ изъ того міра, гдѣ она прозябала. Онъ уже видѣлъ, что у ней недостало сразу смѣлости прекратить свои сношенія съ мужемъ. Быть можетъ, она пошла бы на обыкновенный свѣтскій обманъ, еслибъ онъ самъ такъ рѣзко не возмутился одной идеей такой сдѣлки. Цѣлую недѣлю не могъ оправиться Борщовъ отъ ѣдкаго зознанія, что любимая имъ женщина способна была бы продѣлать съ нимъ такоіі-же «адюльтеръ», какой Алеша Карповъ вкушалъ когда-то съ безчисленными замужними женщинами. Умственный анализъ взялъ однако верхъ. Борщовъ упрекнулъ себя въ болѣзненной требовательности и пришелъ къ тому выводу, что Катерина Николаевна была-бы кукла, а не живое существо, еслибы она хоть сколько-нибудь не отдавала дани непослѣдовательностямъ, неизбѣжнымъ въ развитіи свѣтской женщины, даже и такой, какъ она.
Онъ зналъ, что Катерина Николаевна еще колеблется имѣть рѣшительное объясненіе съ мужемъ; но уже гораздо меньше сомнѣвался въ томъ, что она будетъ его имѣть. Онъ ждалъ ее на другой день разговора въ кабинетѣ Александра Дмитріевича, но не зналъ, что разговоръ произойдетъ именно въ этотъ день. Онъ былъ слишкомъ деликатенъ, чтобы напомнить ей.
Ихъ свиданія происходили почти каждый день, больше все у него или на засѣданіяхъ. До сихъ поръ тонъ ихъ былъ самый сдержанный. Они инстинктивно боялись всякой внѣшней короткости, чтобы раньше срока не зайти за предѣлъ… И ей и ему было одинаково трудно сдерживаться, но у него оказывалось больше ригоризма.
На другой день послѣ разговора Катерины Николаевны съ мужемъ, Борщовъ получилъ отъ нея, утромъ, такую записку:
«Объясненіе было вчера. Я хотѣла ѣхать къ вамъ, но почувствовала себя несовсѣмъ хорошо; пожалуйста, мой другъ, будьте у меня сегодня, въ какомъ угодно часу».