— Отъ Лизы! — вскричалъ онъ, и голосъ его оборвался.
— Да, отъ нея. Она васъ проситъ, умоляетъ даже повидать ея мать.
Оиъ махнулъ отчаянно головой и ничего не отвѣтилъ.
— Вы знаете-ли, — продолжала нерѣшительнымъ голосомъ Авдотья Степановна, — что ея мать очень разстроилась здоровьемъ?
— Умретъ? — спросилъ Бенескриптов и дико посмотрѣлъ на Авдотью Степановну.
Она даже немного испугалась; но его состояніе не смущало ее. Она видѣла, что онъ совсѣмъ трезвый.
— Ее перевозятъ въ лечебницу, гдѣ сжатый воздухъ; ей будетъ лучше; она не станетъ тамъ морить себя работой.
— Да, да, — шепталъ Бенескриптов.
— Я ничего не знаю, — продолжала все тѣмъ-же тономъ Авдотья Степановна, — и не смѣю ни во что вмѣшиваться… только, если вамъ эта женщина дорога, сдѣлайте то, о чемъ проситъ васъ Лиза.
На глазахъ Бенескриптова показались слезы.
— Матушка! — тяжело выговорилъ онъ и схватилъ Авдотью Степановну за руку: — вы ангеломъ небеснымъ ко мнѣ являетесь. Вы не знете, какъ я ихъ сразилъ моимъ безобразіемъ.
— Ну, что-жь за бѣда, — успокоивала его Авдотья Степановна: — только вы теперь-то пойдите!
— Горько мнѣ, стыдно! — занылъ Бенескриптов.
— Да ужь какъ тамъ ни горько, а вы все-таки явитесь, только такимъ явитесь, чтобъ вамъ не было стыдно.
— Мнѣ-бы сначала Лизу повидать.
— Да какъ-же это сдѣлать: она цѣлый день при матери.
— А гдѣ-жь она будетъ жить-то, когда нашу голубушку въ лечебницу свезутъ?
— У Борщова.
— Добрый человѣкъ! — вскричалъ Бенескриптов. — Такъ я подожду денька два.
— Нечего ждать, голубчикъ, а вы завтра-же и отправляйтесь. Что вамъ скрываться? Вѣдь это только малодушествовать.
Она говорила съ нимъ такъ, точно будто они были давнымъ давно знакомы.
— Добрая вы! — вскричалъ Бенескриптов и, махнувъ опять рукой, поднялся.
Авдотья Стенановна тоже встала.
— Ну, голубчикъ, — сказала она, — я не хочу васъ дольше томить, я свое дѣло сдѣлала. Вы, я вижу, хорошій человѣкъ, только предаетесь тоскѣ. Знаете, что когда вамъ очень взгрустнется, такъ вы приходите ко мнѣ, вмѣсто того, чтобы въ другомъ мѣстѣ… искать забвенія…
Бенескриптов весь зардѣлся и вытаращилъ на нее глаза.
— Что-же я у васъ буду дѣлать? — выговорилъ онъ, потупясь: — вы такая…
Онъ не досказалъ и развелъ только руками.
— Ну, да такая-же, какъ и вы, гораздо даже похуже! — добавила она и разсмѣялась.
Смѣхъ этотъ привелъ Бенескриптова въ болѣе отрадное настроеніе. Ему даже жалко сдѣлалось прощаться съ гостьей.
— Такъ придете туда, на Васильевскій? — весело спросила она, подавая ему руку.
— Приду, — отвѣтилъ твердо Бенескриптов.
— И ко мнѣ, слышите, заверните, когда васъ тоска начнетъ опять грызть.
— Да позвольте узнать, какъ васъ по имени, отчеству?
— Вотъ вамъ моя карточка, тутъ и адресъ напечатанъ.
Она безъ шуму вышла изъ комнаты. Онъ-было бросился свѣтить ей въ корридоръ, но она его удержала.
По уходѣ гостьи Бенескриптов долго стоялъ у дверей и потомъ заходилъ по комнатѣ, широко шагая.
А въ комнатѣ Зинаиды Алексѣевны происходило нѣчто иное.
Только-что Карповъ вошелъ вслѣдъ за Зинаидой Алексѣевной, она спросила его:
— Вы знаете иту барыню?
— Знаю, — отвѣтилъ полунасмѣшливо Карповъ.
— Отчего-же она вамъ не поклонилась, когда вошла?
— Не желала.
— Какая-нибудь старая пассія?
— Пхе!.. — вырвалось у Карпова, и онъ ничего больше не сказалъ, сталъ у печки и началъ грѣть себѣ руки.
Онъ былъ очень недоволенъ собой и никакъ не могъ простить себѣ глупость мальчишеской выходки съ Авдотьей Степановной.
— Я васъ допрашивать не хочу, — начала опять Зинаида Алексѣевна, которую эта исторія заинтересовала — тутъ, быть можетъ, какая-нибудь тайна.
— Никакой тутъ тайны нѣтъ; а просто я мальчишка и пошлякъ! — крикнулъ Карповъ.
— Что такъ сердито? — весело спросила Зинаида Алексѣевна.
— Я вамъ вѣдь разсказывалъ про нѣкоторую женщину, изъ-за которой мой закадыка Прядильниковъ со мной поругался.
— Такъ это она?
— Собственнолично.
— И вы въ самомъ дѣлѣ бѣситесь на себя, что поступили какъ мальчишка и пошлякъ?
— Еще-бы.
Вышла пауза.
— Я не считала васъ на это способнымъ, — сказала тихо Зинаида Алексѣевна, подходя къ Карпову.
— Вотъ подите! и я тоже не считалъ себя способнымъ, а сдѣлалъ пошлость.
— Но и то сказать, — начала другимъ тономъ Зинаида Алексѣевна: — зачѣмъ-же она такъ невѣжливо обошлась съ вами? Вѣдь она узнала-же васъ; слѣдовало, по крайней мѣрѣ, сдѣлать общій поклонъ.