— Она его сдѣлала, — отозвался Карповъ.
— Я что-то не замѣтила.
— Я замѣтилъ.
— Все-таки ей-бы не слѣдовало повести себя такъ эффектно. Она рисовалась!
— Нѣтъ, добрая моя Зинаида Алексѣевна, она вовсе не рисовалась. Ужь не знаю, зачѣмъ ей понадобился Бонескриптовъ, но она явилась къ нему и не ожидала найти меня. А повела она себя такъ потому, что въ этой самой комнатѣ я ей устроилъ сцену, гдѣ былъ тоже кругомъ виноватъ…
— Она была у васъ уже здѣсь? — живо спросила Зинаида Алексѣевна.
— Да, визитъ ея былъ не кстати, но мотивъ его былъ совершенно искренній, а я тоже началъ нервничать и обрывать ее… Мнѣ надоѣло, правда, тянуть нашу дружественную идиллію, но все-таки я велъ себя отвратительно.
— И потомъ вы у ней не были?
— Не былъ.
Зинаида Алексѣевна смолкла и прошлась по комнатѣ. Карповъ стоялъ у печки съ понурой головой.
За стѣной слышался гулъ разговора.
— О чемъ они могутъ толковать? — какъ-бы про себя, вслухъ выговорила Зинаида Алексѣевна.
— Рѣшительно недоумѣваю.
— Признаюсь, ужь коли пошло на признанія: меня ужасно какъ разбираетъ, узнать поскорѣе, въ чемъ дѣло. Если-бъ не подло было, я-бы подслушала.
Сказавши это, Зинаида Алексѣевна тихо разсмѣялась.
— Ужь, конечно, не любовныя объясненія, — промолвилъ Карповъ.
— Хорошо еще, — замѣтила Зинаида Алексѣевна, — что Бенескриптовъ не вошелъ въ свой періодъ.
— А скоро, кажется, наскочитъ опять на зарубку.
— Думаете-ли вы, что онъ перестанетъ пить?
— Въ россійскомъ человѣкѣ всякое бываетъ. Онъ отъ гордости и любви закурилъ; а теперь вотъ можетъ Евдокіей плѣнится и она его спасетъ. Вѣдь сдѣлала-же она изъ моего Николаича биржевика.
— Полноте, Карповъ, оставьте эту женщину. Зачѣмъ вы хотите портить то, что вызвали во мнѣ ваши слова? Это хорошо, что вы вслухъ себя разбранили, дру-гой-бы этого не сдѣлалъ.
Разговоръ въ комнатѣ Карпова стихъ. Потомъ послышалось, какъ растворилась дверь въ корридоръ.
— Конференція кончилась, — прошептала Зинаида Алексѣевна.
Карпову захотѣлось-было проводить Авдотью Степановну, но онъ нашелъ и это желаніе фатовскимъ…
«Свои люди — сочтемся,» — подумалъ онъ.
Подождавъ еще минуту, оба перешли въ комнату Карпова, гдѣ нашли Бенескриптова все въ той-же позѣ, въ какой оставила его Авдотья Степановна.
— Ѳедоръ Дмитричъ! — окликнула его Зинаида Алексѣевна: — что съ вами?
— Ничего! — отвѣтилъ онъ встрепенувшись и, подойдя къ столу, прочелъ, что стояло на карточкѣ, полученной отъ гостьи.
— Васъ одного надо оставить? — продолжала допрашивать Зинаида Алексѣевна.
— Нѣтъ, давайте играть.
Карповъ поглядѣлъ на него пристально и, улыбнувшись, сказалъ:
— Возсядемъ.
Сѣли; но игра какъ-то не спорилась. Всѣ были разсѣяны и разговоръ не клеился. Карповъ не менѣе былъ сжигаемъ любопытствомъ, чѣмъ Зинаида Алексѣевна; но ни онъ, ни она не задали Бенескриптову никакого вопроса о таинственномъ посѣщеніи красивой барыни.
Бенескриптову хотѣлось-бы поговорить, подумать, но съ кѣмъ-нибудь въ одиночку; а имъ обоимъ вмѣстѣ онъ стѣснялся разсказывать про то, съ какимъ порученіемъ являлась къ нему Авдотья Степановна.
Не мало разныхъ ощущеній волновало Авдотью Степановну, когда она возвращалась отъ Бенескриптова. Она уже никакъ не ожидала найти Карпова. Она говорила потомъ съ Бенескриптовымъ искренно и съ дѣйствительнымъ участіемъ. Но когда она вышла изъ этой темной комнаты, вся кровь бросилась ей въ лицо. Поведеніе Карпова опечалило ее. Этотъ человѣкъ уже разъ выгналъ ее; но такой выходки она не ожидала. Значитъ, онъ счелъ ея приходъ придиркой, чтобы увидать его «соколиныя очи»?…
Она чуть-чуть не прослезилась.
— А кто эта женщина? — вдругъ спросила она, и рѣшила, что это новая возлюбленная Алексѣя Николаевича.
Ревность давно уже замерла въ ея сердцѣ; ревновать Карпова было-бы слишкомъ безумно; но сознаніе, что беззавѣтное чувство къ этому человѣку привело къ такимъ обиднымъ отношеніямъ, начало заново грызть ее.
А какъ было ей иначе повести себя въ комнатѣ Бенескриптова? развѣ она могла выговорить «здравствуйте, Алексѣй Николаевичъ», послѣ того, какъ онъ чуть не выгналъ ее? что-же оставалось кромѣ притворнаго равнодушія? Онъ и этого не понялъ.
Авдотья Степановна всѣ эти дни была въ особенновозбужденномъ состояніи. Она ѣздила всюду, куда ее посылали и гдѣ ее хотѣли видѣть. Она точно продѣлывала все это передъ какимъ-то долгимъ путешествіемъ, откуда она уже не вернется назадъ… Передъ Загариной она умилялась, какъ дитя. Борщовъ и его жена нимало не смущали ее. Она понимала волненье Прядильникова, но не раздѣляла его.