— А ты и сейчас веришь заповедям, Марод-Али?
Марод-Али подъехал ко мне вплотную.
— Ты только не смейся… Я честно тебе скажу. Мы, исмаилиты, ничего не должны говорить, сыну моему я ничего не скажу, но тебе я скажу. Дурак я такой… Большой я дурак. Я все понимаю, а тут — темнота у меня… В бога верю, в пиров не верю… Интересный я человек?
Марод-Али, инструктор столярной мастерской, мой добрый приятель Марод-Али замолчал и задумался. Мы въезжали в селение, в то селение, в которое Марод-Али пригласил меня, чтоб я своими глазами поглядел на творение его собственных рук, о котором столько мне говорили в Хороге. Я уже все знал о нем, потому что много вечеров провел с Марод-Али и его женой, третьей его женой, в его хорогском маленьком доме, где живет он сейчас, навсегда оставив свое родное селение.
Мои размышления прервала орава детей, радостно выбежавших навстречу Марод-Али.
Каждый может представить себе такой рельеф: внизу — река, широко разлившаяся и образовавшая песчаные мели; вправо от реки, как кривая привычных нам диаграмм, сначала постепенно, затем все круче вздымается склон. У самой реки он покрыт цепким кустарником. Выше — селение, в котором плоскокрышие дома громоздятся один над другим. Издали оно кажется зеленолиственным островом на перевернутом своде мертвых каменистых пространств. Над селением — по дуге склона — короткий отрез пустыря, усыпанного камнями. Пустырь переходит в осыпь камней, которая выгибается, как четверть внутренней стороны обода колеса. Осыпь — это уже мертвый мир, потому что он одноцветно сер, в нем нет ни дерева, ни кустика, ни травинки, ничего, кроме нагромождения остробоких камней. Еще выше, как зубы из серых крокодиловых десен, торчком вверх лезут отвесные скалы. Сотни, тысячи перемешанных зубцов и маленьких пиков. Это начало хребта, лежащего параллельно реке. Это конец кривой. Все, что правее и выше, подобно бесконечно изломанной линии и доступно только зрению птиц.
Теперь представьте себе, что вы взяли в руки клинок и с размаху рассекли хребет от гребня до самой реки. Чтоб сделать это, вы должны быть ростом до неба и обладать силой кометы, ударяющейся о землю. Это фантазия, конечно, но хребет все-таки рассечен, и глубина прорези равна километру, а обнаженное мясо горы — две сближенные отвесные стены. И между ними, по дну этой прорези, вместо крови бурлит, захлебываясь собственной пеной, прозрачный горный поток. Прорезь доходит до осыпи, образует здесь узкие ворота ущелья и расширяется, понижаясь, завися от понижения кривой всего профиля, и, надвое разделив пустырь, дойдя до селения, превращается в широкий лог со склонами, покрытыми свежей травой и тополями, склоненными над чуть замедлившим бег потоком. А он бежит до кустарников и вливается в реку, чтобы смешать свои прозрачные воды с ее быстрым, но медленно кружащимся мутно-серым течением. Теперь правая сторона реки нам знакома. Но налево от реки — такая же взнесенная к небесам кривая, все то же самое, вплоть до столпотворения зубцов и пиков. Только долина шире и плодородней, да на огромной черной скале, наклонившейся над самой рекой, стоит афганская крепость Кала-и-бар-Пяндж.
Все, что от реки вправо, — Советская страна. Все, что от реки влево, — Афганистан. И если б луна не была мертва, то, повиснув над серединой реки, она увидела бы за советским хребтом целую цепь таких же хребтов, облитых бледной прозеленью вечных снегов, и десятки таких цепей, и так без конца, потому что к востоку и к северу от селения в ночном, холодном прозрачном воздухе протянулся Памир. И, устремив взор в другую сторону — на юг и на запад, она увидела бы такие же снежные цепи, то же самое, потому что там лежат ущелья и крутизны Гиндукуша, Афганистан, Индия, а поближе сюда — Нуристан, провинция Афганистана, в прошлом — Кафиристан, страна черных кафиров, когда-то построивших и эту крепость Кала-и-бар-Пяндж.
В крепости расположен афганский пост, в ее саду есть маленькое озерко, а вокруг нее синевато-зеленоватые посевы мака, которых на советской стороне нет.
Но вот что… Слушайте, читатель: в этом рассказе я заменяю многие необходимые местные слова русскими. Пяндж — пять, но бадахшанцы реку Пяндж называют просто: Дарьӧ — Река. Пусть так и будет. Кала́ — крепость; бар, как и болӧ, — обозначение высоты, поэтому Кала-и-бар-Пяндж значит: крепость над Пянджем. Бартанг — Высокая теснина. Шах — это одновременно: царь, скала, ветвь. Река Шах-Дара называется по-шугнански Хох-Дара, и перевод в данном случае будет — Ветвистое ущелье. Дарваз (географическая область Таджикистана) от дар воз — открытая дверь, и эта область называется так потому, что единственная бегущая вдоль Пянджа тропа, соединяющая Западный Памир с центральным Таджикистаном и со всем Советским Союзом, сжимается теснинами и становится головоломной именно в этой области. В наши дни здесь проходит Западно-Памирский автомобильный тракт. Но в тридцатых годах, как и в глубокой древности, эта тропа была страшным, но небходимым торговым путем из стран Севера в индийские страны и из стран Запада — мимо пустыни Гоби — в Китай.