Семь плотников работали над ней ровно три года. Семь плотников потому, что больше в Шугнане не было. Пир приказал, и они работали ежедневно. Как не пойти работать, если немилость пира равна немилости бога? Плотников кормили их родственники. Один из плотников был Сафо — отец Марод-Али, тогда еще молодой.
Сафо сидит, склонившись, на камне и смотрит на сухие канавки безнадежного своего посева. Может быть, опять пойти работать к пиру? На этот раз самому попросить у него работы? Сафо вынимает иссушенные пальцы из спутанной бороды. Сафо загибает мизинец, считая вслух:
— Один халат. Черный, с длинными рукавами. Левый бок — вот помню — немножко кривой. Раз.
Сафо загибает безымянный палец.
— Кусок сукна. Серого. Восемь локтей длины. Два.
Сафо долго смотрит на три несогнутых пальца. Смотрит и хмурится, все темней и темней. Потом сердито плюет на землю.
— Нет. Не пойду.
Встает, кряхтя, и уходит с посева домой.
Тогда — это было давно, и в те годы никто еще не называл Марод-Али сумасшедшим — в Хороге строился большой мост через Гунт. Ни на одной карте Памира Хорог еще не значился городом, столицей Горного Бадахшана. Он был обозначен нонпарелью: «Пост Хорогский». Внутри крепостных стен, в казарме были казаки, во флигеле — казачьи офицеры. А если спросить Сафо, откуда взялись эти казармы и флигель, он может рассказать так:
«После того как Шугнаном овладели афганцы и шугнанское ханство кончилось, и афганец Абайдулла-хан шесть лет просидел управителем в Кала-и-бар-Пяндже, пришел через ущелье Бартанг таджик и сказал, что к Бартангу идет русский, сын министра, с солдатами и дорогу ему показывает Саид-Максум-Саид-Исой-зода. Афганцы пошли воевать с русскими на Бартанг. И русские в тот год не могли одолеть камней, которыми афганцы засыпали узенькую тропинку. Но бартангцы очень просили русских изгнать афганцев, от которых было столько зла, что не перескажешь. Русские ушли и через год пришли снова по всем ущельям — и через Гунт, и через Шах-Дару, и много у них было боев с афганцами, и русские поселились, а афганцы убежали, и шугнанский народ радовался, что иго иноземное кончилось.
Русские поселились в Хороге, а Хорог — это ровно два камня от моего селения. Два камня — это, по русскому счету, шестнадцать километров. И было у русских много солдат и был начальник, которого звали «полковник». Сидели русские в Хороге и делали пост, вызывали всех наших, шугнанских плотников. И один из плотников был Сафо, который говорит это, а другие — Усто Нияз, Давляд Мамад и еще два рушанца. Строили первый раз казарму, а второй раз строили склад, а третий раз — большой дом для начальников. А потом строили штаб, и так до конца, всю крепость. И наша река отделила русскую власть от афганской. А Юсуф-Али-Шо поселился в моем селении, потому что стал он пиром. А у меня скоро родился сын, мой Марод-Али»…
Большой мост через Гунт строился, когда Марод-Али было четырнадцать лет. Он кормился тогда на посту, где работал, как все поселяне. С Шах-Дары по реке издалека приплывали тяжелые бревна, и надо было их ловить и таскать. Марод-Али нес одно большое бревно за конец, очень большое бревно, и Марод-Али обессилел, споткнулся, упал, и бревно ударило его сзади по шее. За то, что упал, надсмотрщик, родственник Юсуф-Али-Шо, бил его сапогами, потом еще бил по лицу кулаком. Вот этот желвак на шее — большой синий желвак — с тех пор.
А пятнадцати лет Марод-Али ходил по базару в Хороге. Был он учеником у плотника: русский человек, вроде старшего солдата, десятником называется, учил — тридцать четыре ученика было. А только из всех один Марод-Али плотником стал. Из остальных ничего не получилось, все не кончили ученья, домой побежали. Ну, работы такой не любили, и земля у всех в их селениях была, отцы в хозяйство позвали. А у Сафо только мельница, что от деда осталась, но, как мертвый дом, она не знала движенья и стука, потому что земли у Сафо совсем не было, он сам плотником на посту работал, и всюду работал, где ему давали немножко зерна. Вот Марод-Али остался один у верстака и десятнику сказал: «Я не пойду домой, потому что не научился еще». Он учился работая. Сделает вещь, отдает десятнику, тот ее на базар продавать несет. Афганские купцы разные заказы давали. А Марод-Али от десятника получал каждый месяц по три рубля. Так три года.
Потом слух дошел, что вместо царя министры одни русскими управляют. Когда побежал Николай (все знают, что царский отряд с офицерами убежал в Индию), Марод-Али скрылся на Верхнем Пастбище, потому что с офицерами бежать не хотел. Вместе с Марод-Али скрылся и другой плотник — Мамад-Назар. Ходили вдвоем, работая на население: кто ягод даст, кто зерна… Делали гребешки, ложки, люльки, деревянные калоши, пиру ворота сделали (а он им харчей не дал). Э-эх, как жили все время!.. Потом Мамад-Назар уехал, а Марод-Али остался один постоянным плотником. А только денег не было, харчей не было — ни у кого их не было, потому что караваны не приходили.