Ночь уступает свои владения рассвету, желто-зеленый глаз, обесцветившись, потухает; над Памиром, зажигая снега вершин, поднимается солнце, люди в селении, охая, и вздыхая, и протирая глаза, отряхивают, свертывают грязные, рваные одеяла и, проверив, все ли на своем извечном месте восток, собираются говорливыми кучками, идут по дну ущелья и по осыпи и рассаживаются на обломках и на глыбах камней, среди скал, по которым, забивая уши, однотонно гудит неумолчное эхо потока.
А работники, как приговоренные к казни рабы, как циркачи, выходящие на арену, готовят всем небывалое зрелище. Их жены остались в селении и в больших котлах варят обильнейший плов, потому что работники решили забыть все, что было до этого дня, и всех зрителей, тайно сочувствующих, безразличных, враждебных, — всех сделать гостями… если пойдет вода. Для этого не жаль ни последних денег, ни последних баранов, ни своих желудков, которые в следующие дни будут пусты.
Марод-Али переложил камни в голове канала, и вода повернула в канал. Она нехотя замедлила бег и, словно в раздумье, перестала бурлить. Она тихо лизнула сухую кучку земли, лежавшую на ее пути, и кучка земли, чуть содрогнувшись, набухла и почернела. Вода плавно, испытующе надавила, и кучка стала худеть, отдавая кусочки земли с двух сторон охватившим ее струям. Вода навалилась решительней, проглотила препятствие, загрязнившись, вступила в раструб канала и сразу легко и плавно рванулась вперед. Канал еще был канавкой, но, мутнея все больше, вода уже шла к желобам.
А Марод-Али стоял на дне ущелья, под первым желобом, и, задрав голову, молча, неотрывно смотрел на него. Вода катилась неслышно, и он не видел воды, потому что глядел на желобы снизу. Он стоял, задрав голову и сжав за спиной кулаки. И вдруг, блеснув, сверху упала капля. За нею дальше — другая, мелкие капли западали с желобов. «Хорошо», — про себя хрипло шепнул Марод-Али и почувствовал сухость в горле. Сорвался с места и, прыгая с камня на камень, глядя не под ноги, а наверх, погнался за линией капель. Хотел проследить взглядом паденье каждой, но не успевал, потому что впереди уже падали новые капли. Ущелье вело его вниз, а желоба уходили все выше в небо, и он уже не мог в высоте различить возникающие на дне желобов, отрывающиеся от их стыков капли. Он бежал вниз, по хаосу сухих валунов и камней, и на их плоскостях и ребрах то здесь, то там, словно только для того, чтоб указывать ему путь, возникали мягкие темные пятнышки влаги. Иногда он слышал их тоненький звон: «тцин… тцинг…»
Работники бежали за ним, а остальные люди здесь и там, вверху и внизу, виднелись на скалах.
Задыхаясь, Марод-Али выбежал в ворота ущелья и полез вверх, вскарабкиваясь, чтоб добежать до конца канала раньше воды и здесь встретить ее. И едва добрался до последнего желоба, и, лег, и обнял его руками, глядя вдоль него вверх, — вверху показалась пожирающая пространство вода. Она неслась, шатая, заставляя вздрагивать желоб. Марод-Али, смеясь, вытянул руки вдоль желоба и положил ладони на его дно. И вода весело домчалась и ударила по ладоням, и, взбежав по рукам, обдала ему все лицо, и помчалась дальше под его грудью. А он глядел на бегущую под его лицом воду, и болтал руками, и оплескивал себе волосы, и грудь, и лицо, и смеялся тем прозрачным и радостным смехом, какой люди теряют вместе со своим детством, и не верил, не верил себе и воде не верил, которая наконец — наяву — пошла…
И напрасно считают, что чувство материнства — это то единственное достояние женщины, которого никогда до конца не понять мужчине!
Старый Сафо заплакал и утирал грязным кулаком слезы, а другие смеялись над ним, говоря, что у него по другому каналу пошла вода…
А настоящая вода, сбежав вниз по осыпи, торжественно шла по заранее приготовленной для нее канавке и проходила селение, где вдоль нее шумливой цепочкой стояли женщины и прыгали дети. И, словно салютуя старому большому, помнящему ханских рабов каналу, эта узенькая вода, дойдя до него, горделиво повернула и пошла рядом с ним, обгоняя его одряхлевшие воды…
А жители селения бродили повсюду, не зная, что же им теперь предпринять. Марод-Али подошел к их толпе и с лукавой усмешкой пригласил их к себе на плов. Но тут жители селения увидали показавшегося из-за высокой ограды пира. Он медленно и важно шел, приближаясь к ним и поглаживая белую почтенную бороду. И люди дрогнули, стараясь как можно незаметней разбрестись в стороны.