— Неправда. Абдуфато сам у меня украл. Почему для его бригады нет нормы?
— Кто такой Абдуфато?
— Соседний участок, — вмешался Азиз. — Вон тот, видишь? Лола-хон правильно говорит.
По арыкам соседнего участка, поблескивая на солнце, бежала вода. Хурам выслушал гневные выпады Лола-хон и путаные объяснения Насретдина. Женщины, побросав работу, прислушивались. Вызванный Азизом с соседнего участка, вразвалочку подошел черный, с лицом, усыпанным крупными оспинами, Абдуфато.
Уверенно заявил, что берет для своей бригады воду по праву, — и по норме полагается, и раис разрешил.
— Сейчас вернемся в кишлак, ты покажешь мне нормы, — наконец заявил Хурам Насретдину. — Я должен сам разобрать это дело… А ты, Лола-хон, приходи на собрание. Там скажешь все… И ты, Абдуфато, тоже… Пошли дальше…
Во второй половине дня, осмотрев все поля, Хурам вместе с Азизом и Насретдином вернулись в кишлак. Хурам порядком устал и, оказавшись под огромным карагачем, посреди застланного коврами двора правления колхоза, с удовольствием опустился на подкинутые ему раисом подушки. Дехкане медленно входили во двор, размещались вокруг на коврах, вполголоса беседовали между собой. Женщины в паранджах, как темные нахохленные совы, усаживались отдельно, над головами мужчин, на высокой террасе. Величественный карагач возносил шаровидное сплетенье ветвей к высоким ветрам, а Хурам, привалившись к его двухсотлетнему стволу, перелистывал принесенные из правления бумаги.
Собрание началось докладом Хурама об учреждении политотдела. Дехкане слушали внимательно, но достаточно равнодушно. Хурам, отлично понимая, что цели и задачи политотдела выяснятся по-настоящему только из самой его работы, а не из докладов о нем, свел доклад к краткому сообщению.
Дехкане заговорили о ходе пахоты и о готовности к предстоящему севу.
Собрание прервалось, когда, шагая через ноги сидящих, приближенные раиса внесли во двор скатерти, блюда и огромный дымящийся котел ароматного плова. Дехкане раздвинулись, скатерти мгновенно легли между ними. Хлопотливые голоса, звон расставляемых пиал, треск раскалываемых грецких орехов заполнили наступившую тишину.
Хурам с удивлением глядел на неожиданные приготовления к пиршеству: на гору риса в котле, увенчанную кусками жирной баранины; на Насретдина, торопливо швырявшего в деревянную чашку тонкие ломти печенки; на вареную голову барана, услужливо подставленную к его ногам.
— Что это значит? — нахмурясь, шепнул он Азизу. — Кто приказал резать барана?
— Кушать немножко будем, — простодушно ответил Азиз. — Потом собрание продолжать. Хороший баран!
— Вижу, хороший! — рассердился Хурам. — Ты, что ли, приказал резать?
— Нет… Зачем я? Раис приказал… Ты большой гость… Вот, по бедности нашей, маленький достархан.
— Эх, вы!.. Как можно так расшвыриваться колхозным скотом… Постановленья не знаете?
Азиз смутился:
— Знаю… Ничего, один баран!
— А сколько так за год зарезали?
— Только когда важный день у нас.
— Ты не увиливай. Скажи число — сколько?
— Ну, считать, — двадцать будет. Зачем сердишься, рафик Хурам? Ты наш гость дорогой.
Хурам умолк, раздосадованный и недовольный, ища выхода из созданной угощеньем неловкости. Баран, однако, уже зарезан. Отказаться есть? Будет обида. Принять как должное? Нельзя. С поголовьем в районе плохо, а тут… Словно ты эмирский чиновник!
Насретдин развалил на части баранью голову, подал Хураму почетный кусок. Скрыв негодованье, Хурам принялся есть, чувствуя, что сразу испорченное настроение лишает его аппетита. Пиршество двинулось полным ходом. Дехкане поглощали плов с наслаждением, но Хурам угадывал в каждом из них мысль о происхождении этого плова и о том, что существо власти во веки веков неизменно.
В полчаса все было съедено и запито крепким чаем. Дехкане утирали пальцами жирные губы. Теперь собрание могло продолжаться долго. «Текущие дела», — сказал Азиз.
— Спроси о воде, — шепнул Хурам.
— Абдуфато здесь? — обратился к толпе Азиз.
Абдуфато неохотно приподнялся и тотчас же снова сел.
— Тебе по норме полагалась вода. Три дня назад ты оросил свой участок. Вчера вода должна была пойти к Лола-хон, а ты ночью закрыл канал, воду к себе пустил. Выходит, ты украл воду?
— Не украл… по закону взял… Разрешение есть.
— Кто давал разрешение?
— Раис.
Насретдин вмешался:
— Я не давал.
— Слышишь, что он говорит? Какой же раис тебе разрешение дал?
— Мертвый раис.
— Бумагу тебе написал?