С гор текут ледяные потоки, на дальних хребтах гор лежит снег, воздух чист и прозрачен, пыли нет, путь каменист, караван идет уже по пустынным альпийским лугам; здесь нет никаких селений, попадаются только редкие юрты киргизов, пасущих отары баранов по склонам гор. Становится все труднее дышать разреженным воздухом, сердце стучит гулко, торопливо, неравномерно. Один из караванщиков спотыкается, темнеет; странная зевота одолевает его, но остановиться нельзя, он хватается за горло, за грудь, обессилев, склоняется на землю. Это тутек — болезнь высоты. К счастью, встречный горный киргиз сказал еще раньше: нарвав обильно растущего здесь зеленого лука, караванщики дают его пожевать заболевшему. Ему лучше, он встает и бредет, избегнув гнева купца.
Караван движется медленно. Идти пешком все труднее. А купцу — наплевать: он на коне. Караван выступает с рассветом, располагается лагерем там, где застигнет его темнота. Чем больше дневной переход, тем выгоднее купцу: меньше дней понадобится до Индии, меньше платить караванщикам, меньше кормить их. А измученным людям и вовсе не до еды. Но, вопреки расчетам купца, караванщики все-таки голодны, очень голодны, отчаянно голодны. Усталость, холод, высота валят их с ног. Многие из них в горах вовсе неопытны — опытных не нанять бы за такую грошовую плату. Купец набрал в Кашгаре таких бедняков, которые и там мерли с голода. Но купец просчитался: они слабосильны. Они привыкли к теплу и к мягкой лёссовой почве. Слишком часто присаживаются они на придорожные камни, чтобы отдышаться, слишком часто они спотыкаются. У них окровавлены ноги. У них ребра наружу. Они стонут и охают по ночам, прижимаясь друг к другу.
Заболевает Якуб. На ночлеге он жмется к теплой шерсти дремлющего верблюда. Дрожит крупной дрожью, нервными разрядами дергающей его. Ему жарко и холодно. Он в поту.
— У меня… а… а… лихорадка, — бормочет он. — Когда был… а… а… песок, я пил много воды… а… а-а… я… Плохая вода… а… а…
Над каналами Янги-Гиссара летали анофелесы. Это лихорадка низин. Якуб нес ее в себе, а вот сейчас она рвется наружу жестоким приступом. Утром Якуб не может идти.
Тогда опять работает плеть купца. Словно ничего в мире и нет, кроме этой неминуемой плети. Она — бог каравана. Она — единственная власть в этих пустынных горах. Якуб поднимается, идет, шатаясь и корчась…
Один ишак идет порожнём, Якубу взвалиться бы на этого ишака, но пусть будет так… У господина купца нехорошее настроение. Пусть ишак идет сам по себе, Якуб идет сам по себе. И никто Якубу не мог бы помочь. В караване нет хины. Мирбам оглядывается через плечо на отца.
На первом большом перевале — Кашка-Су, высотою в четыре тысячи метров, выпал снег. Караванщики окоченели и вечером у разложенного из терескена костра никак не могли согреться. А тот, болевший тутеком, свалился опять. В ведрах замерзла вода.
— Дай кошмы, таксыр[18], — сказали купцу караванщики. — Спать нельзя, отдыхать нельзя, лежать нельзя.
— Вам дать еще жен? Может быть, дом построить? — отвечает купец. — Ишаки — потные, верблюды — потные, шли большой день. Вам кошмы отдать, они, непокрытые, заболеют… Кто понесет груз? Вы понесете груз?
— Таксыр, мы умрем.
— Воля аллаха!
Мороз — просторный, ветреный, безлунный мороз — держался всю ночь. Караван заметало снегом. Утром — солнце, холодная, липкая грязь. Все обычно. Заболевший тутеком не может идти. Свистит плеть. Караванщики отступают. Больной идет.
Но есть закон сильнее купца. Пройдя полтора километра, больной падает, из горла его тянется кровь. Купец опять накидывается на него, но после первого же удара больной опрокидывается навзничь, хрипит.
Мирбам смотрит издали. Караванщики теснятся кружком. Купец заходит с другой стороны, недовольно смотрит на желтое, каменеющее лицо лежащего караванщика:
— Воля аллаха…
Покойника засыпают камнями, оставляют под грудой камней. Кругом непомерные, пустые, обледенелые горы. Якуба опять трясет лихорадка, его щеки ввалились, он идет через силу, похожий на тень.
— Я не пойду дальше, — жестко бормочет Якуб.
Но купец не любит разговаривать, и у него — плеть.
— Мы не хотим идти дальше, — гудят караванщики. — Здесь мороз, мы голые. Здесь нечем дышать, мы устали. Шагаем от луны до луны. Мы пропадаем от голода. Мы не дойдем до Фэндустана. Мы все умрем, как тот человек…
Но купец не любит разговаривать, и у него про запас есть револьвер. Кроме того, чем больше народа умрет, тем меньше кредиторов будет скандалить с ним в Индии. А в обратный путь всегда найдутся желающие и в Индии.